21 читается по-русски как "двадцать один". По-немецки - наоборот: "один и двадцать". За последние 500 лет писатели и математики постоянно указывали на проблему искаженной передачи чисел. Но все их попытки что-либо изменить были задавлены сверху. Тем не менее, некий профессор-математик хочет предпринять еще одну попытку

Проблема знакома каждому немцу: мы заносим в телефон шестизначный номер, но вместо тети Эрны слышим в трубке совершенно незнакомый голос. "Извините, меня неправильно соединили", - бормочет в этом случае каждый из нас, но дисплей показывает, что виновна не давно вымершая телефонная барышня и уж тем более не телефонный диск. То же самое происходит при современной системе расчетов: ошибки в банковских переводах, которых только внутри Германии регистрируется по 7 млрд в год, встречаются у нас гораздо чаще, чем у многих других народов. Причина заключается в том, что в век компьютеров немцы все еще произносят многозначные числа столь же запутанным образом, как и их предки, которые считали на бирках. Изменить это хочет объединение Zwanzigeins - и ведет просветительскую работу.

"Проблеме, почему мы говорим "один и двадцать", но пишем "двадцать один", уже 500 лет", - говорит председатель объединения из Бохума профессор-математик Лотар Геррицен. Тогда, в 1482 году, в письменном немецком языке стали употребляться арабские цифры, тогда же было рекомендовано читать их слева направо. Как, например, это было сделано в первом немецком учебнике арифметики Якоба Кёбеля.

Причина, по которой Кёбелю не удалось отстоять свою идею, заключалась, в частности, в Мартине Лютере, который смотрел народу в рот и в своем переводе Библии придерживался привычной манеры разговора, которая возникла 4000 лет назад. Тогда, в отсутствие цифр, индогерманцы выцарапывали знаки на бирках: всегда сначала единицы (одна черточка для 1, две - для 2 и так далее) и только затем - десятки (X как символ перекрещенных рук для 10). Поэтому запись IXX читалась как "один и двадцать".

За последние 500 лет писатели и математики постоянно указывали на проблему искаженной передачи чисел. Но все их попытки что-либо предпринять были задавлены сверху. Кстати, на желание перемен, высказываемое объединением Геррицена, верхушка тоже реагирует скорее неприветливо. Как, например, министерство по делам образования и религии Гессена в своем ответе одному из членов объединения: "Уважаемый господин Н.! Мы не считаем, что к названию чисел в немецком (или каком-то другом) языке целесообразно подходить с категориями логики. Все равно число 15 называется по-немецки "пять-десять", а не "десять-пять". Никто не может изменить это по своему усмотрению".

Однако Норвегия из-за экономических проблем с перевернутыми германскими названиями чисел уже в 1951 году ввела в учебниках логически правильную схему их произнесения. Сегодня по всей Скандинавии сторонники старого способа остались в явном меньшинстве, по крайней мере, в бизнесе, банках и финансах. У нас же более 5 млн дислектиков, а также бесчисленное множество школьников, не имеющих особых проблем с чтением и счетом, вынуждены, услышав число 84356, мучиться, перескакивая от второй цифры к первой, затем - к третьей, потом - к пятой, чтобы под конец вернуться к четвертой. "Удивительно, что у них это вообще получается", - говорит профессор-математик Геррицен.

Многим школьникам это дается нелегко. Йозеф Краус, председатель Немецкого учительского союза, утверждает, что даже выпускники, услышав трехзначное число, сначала слева записывают количество сотен, потом, оставив свободное место, справа пишут количество единиц, и только затем, в месте пропуска, - количество десятков. Проблемы с искаженным немецким миром чисел возникают, прежде всего, у школьников турецкого происхождения, которые на своем родном языке считают "правильно".

Там, среди учеников и учителей, Геррицен, у которого недавно вышла книга Zwanzigeins ("Двадцать один"), находит понимание чаще всего. Тем временем по его рекомендации новый порядок произнесения многозначных чисел был введен на уроках в лесной школе Бохума. На недавний доклад Геррицена собралось более 500 учителей и учеников. "Однако пройдет еще не менее 25 лет, чтобы здесь что-то изменилось", - опасается Геррицен. Тогда математику будет 92 года.