Сотрудница Национального центра научных исследований и Центра международных исследований Мари Мандрас, автор книги "Как функционирует Россия? Политик, бюрократ и олигарх", анализирует природу политической власти и положение Владимира Путина после трех с половиной лет пребывания в Кремле.

- Можно ли сказать, что Владимир Путин укрепил свою власть?

- После этих парламентских выборов президент, безусловно, получил Думу еще более лояльную, чем прежде. Переизбрание в марте ему гарантировано. Президент может потребовать от прокурора посадить за решетку олигарха, в данном случае Михаила Ходорковского. Он может потребовать, чтобы армия продолжала оккупировать Чечню. Он может добиться от своей администрации организации нужных для него выборов. Он также укрепил контроль над средствами массовой информации, прежде всего над телеканалами. Однако, несмотря на эти факты, не способствующие становлению правового государства и демократии в России, позиции Путина не так уж комфортабельны, как может показаться.

- Как вы объясняете этот парадокс?

- Путинская система - это система структур и групп по интересам, где роль первой скрипки играют два типа субъектов. Прежде всего, это экономические субъекты - руководители предприятий, производящих сырье - нефть, природный газ, бокситы, алюминий, золото и даже лес. Они держат в руках финансовые ресурсы государства, которое более чем на 50% живет за счет экспорта сырья. Чтобы управлять главным богатством России, власть вынуждена договариваться с ними. Другими очень влиятельными субъектами являются руководители регионов и городов. Несмотря на попытки центральной власти подчинить их, они остаются хозяевами на своих территориях, в частности благодаря тесным связям с предприятиями.

- А все эти силовики, которых возвысил Путин?

- Они гораздо шире представлены сегодня в администрации различных уровней и имеют больше рычагов управления, чем это было при Борисе Ельцине. В какой-то момент бюджет "силовых ведомств" (ФСБ, милиции, МВД, армии, некоторых спецслужб) может увеличиваться, и тогда они чувствуют себя на подъеме. Однако Россия - это огромная страна, которая уже не управляется из единого центра. К тому же ни ФСБ, ни армия не являются монолитами. Путин несколько месяцев возглавлял ФСБ, но этого недостаточно, чтобы сотни тысяч функционеров как по команде стали подчиняться директивам Кремля. Поэтому нужно с осторожностью относиться к комментариям некоторых российских аналитиков, говорящих о милитаризации государственной службы.

- Можно ли говорить, что Путин сейчас восстанавливает авторитарный режим?

- Российский режим не является ни демократическим, ни авторитарным или автократическим, если называть авторитарной власть, которая заставляет всех слушаться с помощью страха. Заглядываешь в интернет и видишь, что там высказывается весь спектр мнений, даже на официальных сайтах. Другой пример - экономика. Она продолжает в значительной своей части управляться частными субъектами. Политическая власть в большой степени зависит от доброй воли банкиров и бизнесменов.

Нужно различать риторику и реальность, которая от нее очень далека. С одной стороны, арест Ходорковского 25 октября был катастрофой для правового государства, транспарентности бизнеса и независимого правосудия. Но, с другой стороны, ЮКОСом продолжают управлять представители частного капитала - на посту главы компании Ходорковского сменил американец. Кроме того, арест акций ЮКОСа не возымел больших последствий благодаря сложному офшорному финансовому механизму. К тому же президент Путин и его присные вынуждены предпринимать усилия, чтобы доказать иностранным инвесторам, что власть не угрожает частному предпринимательству.

Система сложна и непрозрачна по причине постоянных сделок и коррупции. Однако полицейские методы оказали негативное влияние на процесс формирования гражданского общества. У россиян сложилось впечатление, что игральные кости подделаны. Вот почему на выборах растет абсентеизм (уклонение от участия в голосовании. - Прим.ред.). Население утрачивает интерес к демократическим институтам, пребывая в убеждении, что на деле все решается не им. Это вызывает тревогу относительно перспектив демократизации и строительства открытого общества, но я не вижу здесь начала диктатуры.