"Революция роз", "оранжевая революция"... Народы, еще пятнадцать лет назад находившиеся в подчинении советской империи, решительно заявляют о своей готовности самим решать свою судьбу. Их часто противопоставляют русским, которые, как многие говорят, не проявляют ни малейшего желания отказаться от своего тяжелого прошлого. Сторонники этого поспешного и несколько высокомерного суждения забывают, что сигнал, давший жизнь этим движениям, ровно пятьдесят лет назад пришел из России. Именно в России - в центре системы - началась так называемая оттепель.

8 февраля 1955 года Сталин, умерший двумя годами ранее (5 марта 1953 года) и оставивший после себя всемогущую, как казалось, политическую систему, познал свою вторую смерть, возвестившую о наступлении для него суда Истории. Двухлетняя борьба за власть, которая после устранения Берии развернулась между двумя преемниками - Маленковым и Хрущевым, - завершилась победой Хрущева.

В этот день глава правительства Маленков, с 1952 года считавшийся преемником Сталина, признался перед Верховным советом в серии ошибок, а главное, в неспособности выполнять свои функции и подал в отставку.

Вся страна оторопела. До сих пор все происходило по хорошо знакомому для советского народа сценарию. Самообвинение и отставка приговаривали человека к физическому устранению. Но ничего подобного не произошло. Маленков остался в руководстве партии и мог сколько угодно плести интриги против победителя - Никиты Хрущева. Это была настоящая политическая революция. Впервые после смерти Ленина в 1924 году политический руководитель терял власть, не теряя при этом жизни, не ввергая в катастрофу своих близких и сохраняя за собой место в политическом сообществе.

С этого момента Никита Хрущев, яркий персонаж, похожий на мужика, на котором лежит вина за мученическую смерть украинских крестьян в 30-е годы, начнет укреплять свою власть и менять всю систему, доставшуюся стране в наследство от Сталина. Конечно, сначала ему приходится делить власть с маршалом Булганиным, возглавившим правительство после Маленкова. Но эта бледная фигура не может противодействовать его инициативам, которые в 1955 году будут иметь серьезные последствия.

Хрущев начал с того, что ускорил освобождение людей из ГУЛАГа - процесс, начатый в 1953 году ненавистным для всей страны Берией, который попытался тогда сменить свой образ тюремщика страны на более благообразный. До того момента количество освобожденных оставалось незначительным (в пределах 100 тысяч из более чем 8 миллионов узников ГУЛАГа). К тому же, выйдя на свободу, они не становились полноправными гражданами.

10 марта 1955 года был сделан революционный шаг: все бывшие заключенные получили право иметь паспорт, то есть юридический статус граждан. Через два месяца была объявлена амнистия всем (отдельным людям и целым народам), кто был осужден за сотрудничество с немцами в годы войны. Амнистия еще не означала реабилитации, но она возвращала свободу сотням тысяч людей, которые стали свидетелями произвола в советском государстве.

За пределами СССР Хрущев нанес не менее суровый удар по существовавшей системе. Прежде всего - в Австрии, где 15 мая был подписан мирный договор, вернувший независимость стране, которую тут же покинули советские войска. Произошло невероятное. С окончанием оккупации, которая с 1945 года трактовалась как окончательная и необходимая для радикальной политической трансформации у других народов, наставленных на путь коммунизма русскими танками, появилась надежда, что и их ждет такая же судьба.

Разумеется, подписанию договора предшествовало создание - как раз накануне этого дня - Варшавского пакта. В этом состояла двойственность политики Хрущева, который создавал единое военное пространство на территории, завоеванной в ходе сталинских побед, и одновременно отказывался от одного из этих завоеваний. Месяц спустя эта проблема вновь возникла в связи с Югославией.

26 мая 1955 года Хрущев прибывает в Белград во главе большой делегации, но говорит только он один. Он же выступает инициатором того, что станет настоящей идеологической революцией. Изначально этот визит не предвещал никаких сюрпризов, хотя по форме он содержал в себе уступку. Сталин взял за правило вызывать коммунистических руководителей в Москву (иногда - чтобы убить), но сам никогда к ним не ездил. Один лишь Тито отказывался от этих приглашений. Он настаивал на своем и с Хрущевым, который, желая положить конец конфликту, согласился приехать в Белград в надежде примириться.

Тут-то и произошло неожиданное. Тито отказывался пойти на мировую до тех пор, пока СССР не признает своей вины в конфликте, и Хрущев в конце концов уступил. Он признал, что вся вина лежала на его стране; что Тито - в противоположность тому, что повторяли о нем в Москве с 1948 года, - был коммунистическим лидером коммунистического государства и никогда не сходил с правильного пути; что общность идеологии двух государств, как и авторитет русской революции или неравенство "весовых категорий" двух стран, не являются оправданием для вмешательства СССР в дела Югославии.

Хрущев признавал также, что идеологическая природа систем не меняет отношений, существующих между государствами. Хотя Хрущев пытался объяснить конфликт заговором между "шпионом Берией" и империализмом (Тито это объяснение отвергал), то, что он фактически признал, было идеологическим поражением. И банкротством СССР на международной арене, как и во внутренней политике - несмотря на то, что коммунизм теоретически должен был ограждать страну от подобных заблуждений. Таким образом, под вопрос была поставлена непогрешимость Коммунистической партии, как и ее право руководить людьми и народами.

Вернувшись в Москву, Хрущев, инициатор этой драматической ревизии, столкнулся с обвинениями со стороны тех, кто отстаивал ортодоксальное наследие. Их возглавлял министр иностранных дел Молотов, который пользовался авторитетом как старый большевик и соратник Ленина. И здесь вновь проявилась сила Хрущева, и стало ясно, что борьба за власть действительно приобрела более мягкую форму.

Обвиненный в идеологическом догматизме и снятый со своего поста, Молотов, как до него Маленков, не подвергся никаким репрессиям. Политическая борьба утратила прежние черты дикости и обрела относительно цивилизованный облик. Молотов не ошибался, когда в 60-е годы говорил, что "разрушение системы началось не с ХХ съезда, а раньше - в 1955 году".

Итоги 1955 года впечатляют. Это ускорение выхода на свободу и возвращения к гражданской жизни жертв Сталина, одержимых стремлением рассказать о произволе, для того чтобы он не повторился. Это признание насилия, совершенного в отношении братских партий и стран (хотя Хрущев надеялся, что Югославия останется единственным таким случаем, другие страны - сателлиты СССР - уже были готовы отнести его слова на свой счет). Это констатация того, что в некоторых случаях СССР может отказываться от своих завоеваний. Наконец, это смягчение форм борьбы за власть.

Последний факт сыграл на руку Хрущеву. Более или менее спокойные за свою судьбу в случае поражения, его противники настроились менее воинственно, считая его по крайней мере наименее опасным из кандидатов в претенденты на абсолютную власть.

В тот решающий год Хрущев пробудил огромные надежды, на которых базировалась его легитимность. Он знал, что, обмани он эти надежды, его соперники тут же воспользуются массовым недовольством, чтобы его сломать. Интуиция и стремление к окончательному упрочению своих позиций вскоре приведут его к тому, что станет логическим следствием частичного разрыва со сталинизмом - ниспровержению культа личности Сталина на ХХ съезде.