Поддерживать Сирию Россию заставляет страх перед "распространением радикального исламизма" и боязнь лишиться статуса сверхдержавы, пишет в переводной статье для The New York Times директор Центра анализа стратегий и технологий Руслан Пухов. Мнения, что Россией движет забота о рынке сбыта для отечественного оружия и желание сохранить базу ВМФ в Тартусе, автор называет "поверхностными и ошибочными", а идеологические соображения, считает он, в лучшем случае вторичны.

Пухов напоминает, что исполнение оружейных контрактов с Сирией многажды "откладывалось Россией по причинам политического характера... Россия давно отказывается поставлять Дамаску наиболее мощные из оружейных систем, чтобы не злить Израиль и Запад". С учетом того, что на Сирию в 2011 году пришлось всего 5% российского оружейного экспорта, России не составит труда продать эту долю третьей стороне, тем более что правительство Асада, если удержится у власти, скорее всего, будет сильно ослаблено и не сможет позволить себе закупать оружие в России, рассуждает автор. "Проще говоря, продажи оружия в Сирию на сегодняшний день не являются для России значимыми, будь то с коммерческой и военно-технологической точек зрения, и Сирия не особенно важна как партнер в военно-технологическом сотрудничестве".

База в Тартусе "значима скорее символически, чем практически". В качестве опорной базы при вводе флота в Средиземное море она не годится, да и сами походы российских кораблей в эту акваторию носят прежде всего демонстративный характер и только во вторую очередь связаны с необходимостью пополнять запасы. Путин выступает в "привычной роли защитника интересов России, дающего окорот своевольному Западу", - обобщает Пухов.

В действительности же причины, по его мнению, таковы: "Многие россияне полагают, что падение правительства Асада будет означать для России потерю последнего сателлита и союзника на Ближнем Востоке и окончательное исчезновение следов того положения, которое имел здесь Советский Союз (сколь бы иллюзорными эти следы ни были). Они полагают, что западная интервенция в Сирию (помешать которой военными средствами Россия не может) осквернит один из немногих оставшихся у России атрибутов мировой сверхдержавы".

На это накладывается представление, что "арабские революции совершенно дестабилизировали регион и расчистили путь для прихода к власти исламистов. В Москве считают, что секуляризованные авторитарные правительства - это единственная реалистичная альтернатива господству исламистов. Идущая в арабских странах борьба воспринимается как битва тех, кто носит галстуки, с теми, кто их не носит. Россияне давно страдают от терроризма и экстремизма со стороны исламистов Северного Кавказа, и поэтому они всецело на стороне тех, кто носит галстуки".

Наконец, россиян раздражает "склонность Запада к одностороннему вмешательству в дела суверенных государств" и вольное обращение с резолюциями ООН. Запад обвиняют в "цинизме, вероломстве и типичной политике двойных стандартов". "Несомненно, - продолжает Пухов, - что Путин думает и о сохранении своей собственной власти [на фоне растущих протестных настроений]... Он не может не симпатизировать Асаду как такому же правителю-автократу, борющемуся с вмешательством во внутренние дела извне. Но идеологическая солидарность - это в лучшем случае вторичный фактор... Поддержка, которую он [Путин] оказывает Асаду, объясняется твердой убежденностью, что если исламисты сделают в Сирии революцию, да еще и получат поддержку арабских и западных стран посредством интервенции, то это нанесет серьезный ущерб долгосрочным интересам России".

Также по теме:

В отношении Путина к Сирии принципы соперничают с практическими соображениями (The New York Times)