Столица Северной Кореи, Пхеньян, - единственный азиатский город, где я не видел улыбающихся детей, где вместо веселого "Хелло!", как в Китае или во Вьетнаме, при встрече с иностранцем детишки опускают глаза, убегают или прячутся на руках у родителей. Когда я бегал трусцой по полям вокруг гостиницы, расположенной на окраине столицы, за мной злобно наблюдал крестьянин: он кричал и грозил мне палкой - видимо, он был уверен в том, что я западный шпион, которого необходимо сдать властям. Атмосфера осады подавляла с самого момента приезда, когда я сошел с трапа Ил-62 компании Air Koryo, - ее рейсы между Пекином и Пхеньяном по вторникам и субботам являются единственной регулярной линией, соединяющей Северную Корею с остальным миром. Было лето 2005 года. В аэропорту полиция сразу же изъяла у меня мобильный телефон и ноутбук: мобильные телефоны запрещены, с фиксированных телефонов нельзя осуществить международный звонок, и никто, кроме номенклатуры, не в курсе, что такое компьютер, интернет, электронная почта и даже факс.

В сопровождении двух государственных чиновников я был вынужден еще до заселения в гостиницу совершить обязательное паломничество: возложить цветы к бронзовой статуе Ким Чен Ира, которого называют "дорогой лидер", и пройти под Триумфальной аркой, символизирующей "победу" над американцами в войне 1950-1953 годов.

На улицах столицы царит мрачное уныние: широкие проспекты в советском стиле полупустынны, на перекрестках регулировщицы в белой униформе похожи на марионеток с дистанционным управлением, участвующих в странном ритмическом балете, регулируя движение, которого фактически нет. Иногда по улице проезжает "Мерседес" какого-нибудь деятеля, и все. Не часто увидишь даже автобусы и велосипеды, только длинные вереницы пешеходов, одетых в серое и черное, протекают как тени старого документального фильма времен холодной войны. С гордостью сопровождающие показали мне метро - одно из великих творений режима, где тоннели очень глубокого заложения могут служить убежищами во время атомной атаки. Как статисты, вынужденные бесконечно повторять сценарий, написанный Джорджем Оруэллом, северные корейцы продолжают на протяжении 50 лет говорить о приближении ядерного Холокоста, под огнем пропаганды о военных намерениях Америки, о будущем вторжении, о подготовке к героической партизанской войне. Поэтому собственная ядерная бомба всегда представлялась им спасением, инструментом законной обороны. Выражая радость по поводу ядерного испытания, режим воспользовался выражением Мао, назвав ядерный заряд "Большим скачком " (в действительности китайский коммунистический лидер так называл насильственную индустриализацию китайской деревни в 1959 году).

Очень долго японцы не хотели верить в то, что их соотечественники, загадочным образом исчезнувшие в 1950-е годы, были похищены северокорейскими шпионами и увезены как рабы-переводчики для пропагандистского аппарата режима. Южные корейцы - ради "спокойной жизни" - подвергали цензуре самые ужасные рассказы тех, кому удавалось вырваться из-за последнего в мире железного занавеса. Лишь в 1997 году стало невозможно закрывать глаза, когда за рубеж бежал 74-летний Хван Дян Об - один из столпов режима, которого называли Геббельсом Пхеньяна. Его рассказы были очень подробными: всеобщий шпионаж и доносительство, террор и чистки, промывание мозгов и пытки в лагерях. После разоблачений Хвана Северную Корею стали называть гигантским нацистским лагерем, в котором могут выжить лишь охранники гестапо. КНДР - самое униженное общество в мире: из 23-миллионного населения режим выжимает все соки для поддержания 1,2 млн профессиональных солдат и 6 млн резервистов.

Вечером в Пхеньяне объявляется комендантский час (ради экономии электроэнергии), безобразные дома становятся похожими на ужасные призраки. Но в некоторых домах можно увидеть тусклый свет: возможно, там живут привилегированные представители режима, государственные чиновники, которые благодаря жизни в столице имеют доступ к менее скудным продовольственным пайкам. Под давлением китайцев Ким Чен Ир дважды с визитом побывал в Шанхае, его пекинские крестные отцы "рекомендовали" ему внедрить чуть-чуть капитализма.

Кое-что действительно меняется: усердные партийные чиновники показали мне первые рынки свободного обмена, где на прилавках появились мясо и рыба, виски и шампунь. Но цены запретительные: килограмм китайских яблок стоит 1200 вон, что составляет половину месячной зарплаты рабочего (16 евро). Китайский путь к рынку, избранный паразитическим режимом Кима, пока привел лишь к инфляции. Цены на яйца за три года возросли в четыре раза, килограмм риса на свободном рынке стоит 750 вон - четверть месячной зарплаты.

United Nations Food Agency отмечает у детей признаки истощения и рахит. Всего лишь 10 лет назад от голода погибли 2 миллиона человек, десятая часть населения. Достаточно отъехать от Пхеньяна на несколько километров, чтобы увидеть самую страшную нищету: группы крестьян спят под открытым небом на проезжей дороге, прямо на земле, даже без соломенного навеса. Но теперь у них есть Бомба. Причина, по которой ее так хотели в Северной Корее, известна даже детям. Первый вице-премьер Пак Вонг Джу откровенно сказал мне в прошлом году: "Благодаря нашему сдерживающему фактору Америка не посмеет развязать агрессию против нас, как она поступила с Афганистаном и Ираком".