Русские любят сильных людей. И такой человек у них есть. По крайней мере, он таким выглядит. По данным опроса, проведенного во многих странах фондом Pew Global Attitudes Project (на него сослалась 6 января газета International Herald Tribune), 66% россиян хотят видеть своим руководителем "сильную руку" и только 28% доверяют демократии в решении своих проблем. В 1991 году, после крушения коммунизма, 51% россиян отдавали предпочтение демократическому пути и лишь меньшинство (39%) полагалось на мудрость вождя.

Эти перемены не очень радуют, но все же результаты опроса 1991 года показывают, что дело демократии в России еще небезнадежно проиграно. Вопреки весьма распространенной идее, которую российские руководители активно эксплуатируют, а Запад часто принимает на веру, россияне не испытывают врожденной аллергии к демократии. Их отношение к ней зависит от обстоятельств. После анархии и произвола Бориса Ельцина Владимир Путин обещал им порядок и модернизацию. И они купили этот товар. 81% россиян, опрошенных фондом Pew, полагают, что мощная экономика важнее демократических институтов. Их президент не делает ничего, чтобы их в этом разубедить. О демократии он заботится лишь в последнюю очередь, хотя его друг Герхард Шредер называет его "демократом чистейшей воды". А самому ему нравится быть на равных с коллегами по "большой восьмерке".

Эта группа самых развитых в промышленном отношении государств мира проявила некоторые колебания, прежде чем принять в свой состав представителя Москвы. Вступительный экзамен состоялся в июле 1991 года в Лондоне. Главу Кремля звали тогда Михаилом Горбачевым, и его пригласили рассказать об экономических реформах, призванных изменить то, что тогда еще было Советским Союзом. В дальнейшем участвовать в политических дискуссиях приглашали Бориса Ельцина, а потом и Владимира Путина. Пятнадцать лет спустя происходит ритуальное посвящение: российский президент становится председателем "большой восьмерки". Однако его верительные грамоты оставляют желать лучшего: ведь ему предстоит провести саммит стран, которые выделяются не только экономическим богатством, но и своей приверженностью либеральной демократии.

Часто, оправдывая авторитарный характер путинской системы, вспоминают о традиции и даже о "русском несчастье". Этим упрощенным объяснением можно было бы удовлетвориться, если бы для преодоления этого пресловутого несчастья предпринимались какие-то усилия. Но в своей политике Владимир Путин поворачивается спиной к демократии, как указал, уходя в отставку, его экономический советник Андрей Илларионов. Очевиден регресс по сравнению не только с периодом президентства Бориса Ельцина, но и с последними годами горбачевской перестройки. Постепенно завоеванные свободы сведены на нет под предлогом восстановления авторитета государства, а на деле - для того, чтобы укрепить президентскую власть, заткнуть рот оппозиции, задушить зачатки гражданского общества.

Во внешней политике Владимир Путин маневрирует, чтобы прорвать то, что он называет "блокадой" со стороны бывших российских владений, стремящихся освободиться от постсоветского диктата. Его поддержку, если не симпатии, ощущают Александр Лукашенко, этот белорусский Артуро Уи, а также сепаратисты Грузии, Молдавии, Азербайджана и пр. Но кого это волнует? Лишь скандал вокруг поставок газа Украине вывел из состояния благодушия некоторых западных руководителей, которые, тем не менее, через несколько месяцев поедут в Москву, чтобы вместе с российским президентом справить обедню "большой восьмерки".

Стоит ли после этого удивляться, что россияне рукоплещут своему "сильному человеку"?