Второй по значению город России - родина президента Владимира Путина и место, где в выходные соберутся лидеры "большой восьмерки". Но за фасадом проспектов и золоченых дворцов скрыто другое лицо нынешней России: нищета, преступность и характерный для нее расизм

Улицы подмели, двуглавых орлов на всех зданиях отполировали, всюду нервно бродят омоновцы. В пятницу лидеры G8 приедут в Петербург на саммит, который станет кульминацией президентства Владимира Путина. Город, где он родился, вырос и получил образование, сегодня стал жемчужиной возродившейся России.

"Питер" излучает уверенность, но разговоров о том, что это потемкинская деревня, хватает. Роль хозяина саммита G8 ненадолго навязана городу, где ярко выражены болезненность и жестокость российского общества. Достоевский когда-то назвал его самым искусственным городом мира, и на этой неделе характеристика кажется уместной как никогда. Чтобы понять, насколько тонка пленка нефтегазового бума, и увидеть язвы, которых не замечает российская элита, занятая исключительно собой, достаточно пойти туда, где вырос 56-летний Путин. Хотя новый российский царь любит говорить о принесенном им экономическом процветании, место, которое он называет своим домом, рассказывает о другой России: жалкой, бессердечной, авторитарной.

Анатолий Рахлин взбегает по лестнице дома 12 по Баскову переулку с энергией, которая, похоже, не уменьшилась с тех пор, как он учил Путина дзюдо 40 лет назад. 68-летний наставник главы Кремля стучит в дверь квартиры на четвертом этаже. "Я уверен, что это здесь", - говорит он, заметив, что никто не повесил мемориальную доску "Здесь вырос Владимир Владимирович". Рахлин когда-то жил на противоположной стороне улицы и только что показал мне, где в годы Второй мировой войны упала бомба, а где маленький Путин делился конфетами с местными детьми.

Нынешняя обитательница квартиры, недовольная Нина Матвеева, открывает дверь, и Рахлин показывает на комнату в конце коридора, где Путин жил с отцом и матерью - в одной комнате типичной советской коммуналки. Его отец был участником войны, а потом работал на заводе, мать перебивалась случайными заработками, работала в булочной и дворником. Его старший брат умер от дифтерии во время блокады.

Сегодняшние жильцы не сталкиваются с нехваткой продовольствия, как в годы путинской юности, - у них свои беды. Муж Матвеевой, капитан милиции, получает не больше 200 фунтов в месяц. Из этих денег 40 фунтов уходят на коммунальные платежи, которые после прихода Путина к власти неуклонно растут из-за его стремления ввести рыночные цены во всех секторах. Матвеевы к тому же стали жертвой бюрократической комедии ошибок и ведут судебную тяжбу за комнату в квартире, которая, как утверждают, по закону им не принадлежит.

Их единственная дочь, 12-летняя Женя, учит английский, но Нина сомневается, что она попадет в университет. "Это стоит около тысячи долларов в год", - говорит она, прижимая к себе большую кошку. Я спрашиваю, не обдумывает ли она предложение Путина о выплате 5 тыс. фунтов за второго ребенка - недавняя инициатива, направленная на урегулирование демографического кризиса, из-за которого население уменьшится на 30% к 2050 году.

"В нашей стране такие идеи фикция, - говорит она, хотя дважды голосовала за Путина. - Если президент сказал, это не значит, что так и будет".

"Ничего хорошего в этой стране не будет", - добавляет она, качая головой, когда я спрашиваю, является ли Россия демократией.

Когда мы выходим из квартиры, Рахлин говорит: "Сегодня люди думают не о свободе слова, а о том, как обеспечить свою семью. Свобода ездить по миру - это то же самое", - добавляет он, выражая распространенное мнение, что россияне свободны, потому что могут ездить в отпуск за границу.

Я спрашиваю, что он думает о губернаторе Петербурга, назначенной Путиным Валентине Матвиенко, о которой говорят, что она превратила город в свою вотчину. Он уклоняется от ответа, сказав, что если голосуешь за Путина, приходится жить по его решениям. "Сегодня все серьезные разговоры ведутся на кухне", - говорит он. В советские времена это было место, которое не прослушивали.

Путин увлекся дзюдо, тренируясь у Рахлина в спортзале, который теперь заброшен, в нескольких ярдах от одного из самых дорогих в городе ресторанов "Дворянское гнездо". Он прилежно учился в школе номер 281, пробивая себе дорогу в советскую элиту КГБ. Сегодня в этой школе учится 17-летний Игорь Горох, который надеется избежать призыва в армию, получив отсрочку в университете. "Я слышал, что в армии заставляют чистить пол своей зубной щеткой", - говорит он о традиции, которая доводит новобранцев до самоубийства.

Путин бродил по улицам со своей компанией и время от времени дрался с другими ребятами, в юность Игоря проникают наркотики и алкоголь. Его знакомые принимают таблетки. "Алкоголизм тоже серьезная проблема, ни к чему хорошему он не приводит".

Но хотя Путин регулярно проповедует отказ от спиртного и наркотиков, таких женщин, как 30-летняя Света, власть сбросила со счетов. Носительница ВИЧ и мать двоих детей рассказывает мне, как 10 лет назад пристрастилась к героину, а четыре года спустя стала проституткой, чтобы заработать на дозу.

"Чес стоит 20 фунтов, - говорит она, - а быстрый секс в машине около 6 фунтов". Ей нужно от двух до шести граммов героина в день, примерно по 20 фунтов за грамм. Ее мужу нужно меньше, но она обеспечивает и его. Единственная помощь, которую она получила от государства, это снотворное для близнецов, родившихся полгода назад. Они родились зависимыми, но "избавились от зависимости через месяц", говорит она. Она мечтает быть парикмахером, но до этого далеко.

Пьяные клиенты - это лишь одна из опасностей, грозящих ей и ее подругам. Местный майор милиции иногда забирает их и увозит за город. "Он заставляет нас дочиста вылизывать его машину или прыгать до обморока, - говорит она. - Он ненавидит проституток и говорит, что закопает нас в яме".

Плачевное состояние российской милиции лаконичнее всего говорит о том, как Кремль преследует собственные интересы, а не интересы избирателей. Низкооплачиваемые и зачастую ленивые милиционеры служат исключительно элите. Многие увеличивают свои доходы за счет коррупции, берут с заблудившихся водителей и иммигрантов, чьи документы "не в порядке". Это способ выжить.

В тени под деревом сидят Аркадий и Павел, милиционеры, участвующие в круглосуточной охране нового памятника. Власти "боятся, что его кто-нибудь испортит или обольет краской", говорит Аркадий, получающий 200 фунтов в месяц. Когда-то у него было право бесплатного проезда в городском транспорте и жилищная субсидия, но путинские реформы отняли их, компенсировав 30 фунтами в месяц. Павел ни на минуту не забывает, что до 20-летия его службы осталось несколько недель, а потом он может уволиться. "Я могу получать пенсию и работать охранником", - улыбается он.

Памятник, который они охраняют, дорог Путину, открывшему его несколько недель назад. Это памятник первому избранному мэру Петербурга Анатолию Собчаку, первому начальнику Путина, взявшему его на работу, когда Собчак был деканом юридического факультета университета. Единственный раз, когда Путин плакал на людях, был на похоронах Собчака шесть лет назад.

Впрочем, для студентов университетская жизнь не связана с памятью о старом друге Путина. В бывшем ЛГУ, где Путин изучал право, 25-летний Оскар Ирамбона изучает электоронную инженерию. Оскар из Бурунди, и 15 января его черная кожа едва не стоила ему жизни.

"Я привык к оскорблениям, - говорит он, - но в тот раз скинхеды погнались за мной". Двое белых мужчин держали его за куртку и кричали: "Что ты здесь делаешь, негр?" Он сумел убежать, вывернувшись из куртки. Пятерых из 2 тыс. африканских студентов, обучающихся в Петербурге, убили - застрелили или зарезали - с сентября прошлого года, когда началась вспышка расового насилия. Оскар и его друзья вечером торопятся домой, не ездят в метро, стараются убежать, а не драться, когда на них нападают.

Милицию обвиняют в равнодушии к преступлениям на расовой почве, но недавно была арестована небольшая группа молодых людей, утверждающих, что они совершили все недавние нападения в городе. Оскар может только надеяться, что это правда. Его сигнал Путину прост: "Помогите нам. Мы хотим учиться".

Единственное, что мог бы сделать Путин, это поговорить с глазу на глаз с 50-летним Юрием Беляевым, лидером ультранационалистической Партии свободы. Он называет снижение рождаемости в России и приток иммигрантов "геноцидом против русских людей", дающим этническим русским право "делать все, что мы хотим, в рамках конституции, чтобы защитить себя".

Он добавляет, что 63% его соотечественников поддерживают лозунг "Россия для русских". Он называет молодых людей, убивших пятерых африканцев и девятилетнюю таджикскую девочку, "юными героями". Африканские студенты могут жить в России лишь временно, говорит он, но их убийства вызвали более громкий "общественный резонанс", чем убийства иммигрантов из бывшего СССР.

"Война идет давно, - говорит он. - В прокуратуре мне сказали, что меня пристрелят, но они контролируют город только днем. Мы контролируем его ночью". Бывший милиционер, он подчеркивает, что его группа не организует насилия, а лишь учит молодых людей, "как вести себя в разных ситуациях". Но затем он добавляет: "Мы начали эту вспышку".

Чтобы оправдать насилие, Беляев использует две истины. Первая состоит в том, что иммиграция растет, а рождаемость среди этнических русских падает. Вторая заключается в том, что его партии отказали в регистрации и удалили ее с политической сцены. Для него путинская управляемая демократия, где даже оппозиционные партии поддерживают президента, означает, что убийство африканцев - это единственный способ сделать так, чтобы тебя услышали. "Что нам остается? Ничего, кроме русского народа, - говорит он. - А ему остались цепи, ножи, пистолеты и дубинки".

На другом конце города живет 45-летняя Ольга Курсонова, которую жесткий политический контроль привел в стан преследуемых. В 1990-е годы она недолго была депутатом, а теперь является либеральной активисткой, планирующей уличные акции протеста во время саммита G8. В этом году ее арестовывали четыре раза, говорит она.

С приближением саммита она начала получать анонимные телефонные звонки со все более жесткими требованиями. "Перестань готовить митинг, иначе получишь железкой по голове". И все же она надеется вывести 3 тыс. человек на улицы в знак протеста против свертывания демократии в России, где путинская партия контролирует две трети парламента, а Кремлю принадлежат почти все СМИ.

Мы встречаемся в парке недалеко от ее дома, и она начинает нервничать, когда на соседнюю скамейку в молчании усаживается пара. "Сегодня в чем-то хуже, чем было в 1980-е годы, - говорит она. - Тогда хоть каких-то независимых журналистов печатали. Но сегодня у власти деньги, и она не пускает их в печать".

Она добавляет: "Наша страна заходит в тупик. У ярких людей нет возможностей. Поднимается только серость". Таким ей запомнился Путин, когда он начал работать у Собчака.

Она считает, что репрессии лишь подогревают, а не душат недовольство. "Не думаю, что аресты на меня как-то повлияли. Но я заметила в себе перемену. Я стала радикальнее". Она говорит, что хочет "эволюции, а не революции" в России, но боится последствий затягивания удавки. "В 1980-е годы люди сначала боялись выходить на улицы, а потом начали выходить сотни тысяч. Тот, кто думает, что может контролировать революцию, заблуждается".