Роберт Брюс Уэйр, известный специалист по Северному Кавказу и Чечне, говорит с Питером Лавеллем об убийстве президента Чечни Ахмада Кадырова и о будущем мятежной российской республики.

Лавелль: Сначала вопрос о последних сообщениях российских СМИ. Есть указания на то, что убийство Кадырова - дело рук кого-то из своих. При том, что мы знаем о структурах безопасности Кадырова, это не лишено смысла. Какие есть другие версии?

Уэйр: Проблема современной чеченской политики заключается в том, что значение слова "свои" неясно. Чечня охвачена гражданской войной, в которой не две и не три стороны, а множество конфликтующих группировок. Более того, все стороны конфликта - это объединения иногда враждебных друг другу более мелких группировок.

Например, существует соперничество и антагонизм между группировками, из которых состоят федеральные силы. Боевики также очень неоднородная сила, где способность к сопротивлению увеличивается в периоды давления со стороны федеральных войск. Боевики существуют в мотивационном континууме, где на одном конце находятся такие непримиримые идеологи, как Шамиль Басаев, а на другом - люди, которые сражаются как наемники или потому, что война открывает новые возможности для криминальной деятельности. Между ними находятся националисты и те, для кого война интересна сама по себе или является актом возмездия. Мотивационный континуум боевиков подвижен, интересы многих из них пересекаются и со временем меняются, в результате боевики то уходят из отрядов, то возвращаются обратно.

Наиболее вероятным представляется то, что убийство президента Кадырова стало результатом либо антагонизма внутри его собственной организации, либо инфильтрации боевиков в его структуры безопасности.

Поэтому наиболее вероятным объяснением является то, что Шамиль Басаев и Рапини (Раппани. - Прим. ред.) Халилов сознают символическое значение терактов в Дни Победы, и как минимум один их сторонник действовал в структурах безопасности Кадырова. Поскольку Кадыров знал свою историю и осознавал свою уязвимость, можно предположить, что ко Дню Победы он относился с тревогой.

Что касается других версий, то боевики утверждают, что убийцы - представители российских войск. В некоторых кремлевских кругах Кадырову не доверяли, особенно в кругах, связанных с министерствами обороны и финансов, а некоторые кремлевские чиновники высказывали неоднозначное отношение к президентству Кадырова и июне и июле 2003 года.

Кроме того, Кадыров понимал зависимость Кремля от него и сам начал оказывать давление. Однако ответственность Кремля маловероятна, так как после смерти Кадырова Кремль оказывается в сложном положении. Наконец, всегда есть вероятность личных, а не политических мотивов. В Чечне всегда трудно провести между ними грань.

Лавелль: Возможно ли возмездие?

Уэйр: Да, но и в этом случае трудно будет провести грань между личным и политическим. В ближайшем окружении Кадырова начнутся подозрения в измене. Среди сторонников Кадырова начнется хаотическое движение, возможно - насилие. Но мотивы возмездия будут обращены главным образом против боевиков. Смерть Басаева и Халилова представляется самым очевидным вариантом, но мстителям может помешать то, что их периодически не бывает в Чечне.

Лавелль: Считаете ли вы, что у Кремля мало шансов найти другого чеченского лидера, в такой же мере, что и Кадыров, приверженного путинской "Дорожной карте"? Или убийство Кадырова исключает такую возможность? Иначе говоря, была ли кремлевская политика в Чечне слишком сильно подстроена под личность и способности одного человека - Ахмада Кадырова?

Уэйр: Драма, разыгравшаяся в День Победы, является следствием управляемых выборов в Чечне в октябре 2003 года, и ее развязка наименее благоприятна для тех, кто несет ответственность за результаты выборов: высокопоставленных кремлевских чиновников и самого Ахмада Кадырова.

Кремль загнал себя в угол, когда не сумел увидеть в президентских выборах возможность уравновесить власть Кадырова. Победа его соперника, например, Малика Сайдуллаева, не означала бы отстранение Кадырова от власти, поскольку у Кадырова были тысячи вооруженных сторонников, а у Сайдуллаева не было ни одного. Но это дало бы Кремлю возможность подтолкнуть Кадырова к разделению власти. Разделение могло бы предотвратить убийство Кадырова и, конечно, при нынешней дилемме у Москвы и Чечни была бы очевидная альтернатива.

Рано или поздно у Кремля не останется иных альтернатив кроме как дать чеченскому народу настоящую возможность мирно определить свое будущее, ведь пока чеченцы не получат такой шанс, мира не будет. Людей, живущих в этом регионе нельзя заставить делать то, чего они не хотят. Фокус в том, чтобы предложить им то, чего они хотят. Это особенно трудно для Москвы в контексте чудовищных экономических, социальных, политических и нравственных провалов времен фактической независимости Чечни в 1996-1999 годах, не говоря уж о таких же провалах в период автономии в 1992-1994 годах.

И все же многие в Чечне готовы признать трудности, связанные с чеченской независимостью. Поэтому они уже не поддерживают таких лидеров, как Басаев, Халилов и Аслан Масхадов. Но они не поддержат и другого лидера, не имеющего явной базы народной поддержки.

К сожалению, не похоже, что Кремль это наконец понял. Более вероятно, что он повторит все ту же ошибку и попытается выбрать чеченского лидера, который, по мнению кремлевских чиновников, сможет навести в Чечне порядок и с которым они, по их мнению, смогу работать.

Лавелль: Кто это может быть?

Уэйр: Кремлю придется пойти на сделку с сыном Кадырова Рамзаном, который в настоящее время возглавляет силы безопасности, созданные его отцом. В то же время Рамзан поймет, что его положение теперь ненадежно, и он нуждается в компромиссе с Кремлем. Возможно, Рамзану будут даны какие-то временные полномочия, что даст Кремлю возможность наблюдать за ним и рассмотреть другие варианты.

По чеченской конституции, 27-летнему Рамзану не хватает трех лет, чтобы стать президентом. Это препятствие не является непреодолимым, но главной проблемой Рамзана будет сохранение личного контроля над войсками своего отца. Пока контроль в его руках, Кремлю и любому претенденту на власть в Чечне придется работать с ним. Потеряв контроль, он потеряет политическую силу, а возможно, и жизнь.

Во время президентской кампании 2003 года Кремль, похоже, зарезервировал Асламбека Аслаханова, занимающего номинальный пост, именно на такой случай. В настоящий момент у Аслаханова практически нет реальной власти в Чечне, но, возможно, власть будет разделена между Аслахановым и Рамзаном. В каком-то смысле они дополняют друг друга, хотя склонность Рамзана к жестокости создаст серьезные, а может быть, и неразрешимые проблемы для всех, кто будет с ним взаимодействовать.

Одним из лучших вариантов был бы Малик Сайдуллаев, который, возможно, победил бы на свободных и честных выборах. Однако, в отсутствие личных военизированных формирований, ему трудно будет превратить победу на выборах в реальную власть. В остальном вариантов в Чечне много, и какие-то из них неизбежно вытащат на свет.

Самым плохим вариантом является Сергей Абрамов, нынешний премьер-министр Чечни. Абрамов бы явно кооптирован Кадыровым, когда российская Счетная палата отправила его ревизовать счета Кадырова. Если его отодвинут в сторону, это будет небольшая потеря, так как Чечню должен возглавлять чеченец. По этой причине прямое президентское правление тоже плохой вариант, хотя как временная мера оно выглядит соблазнительно, например, пока Рамзан не дорастет до поста своего отца.

Лавелль: Означает ли прямое президентское правление увеличение роли российских военных и будет ли оно означать полный провал чеченской политики Путина?

Уэйр: Президент Путин надеялся, что Чечня будет проблемой Кадырова, а Кадыров будет проблемой Чечни. До сих пор его чеченская политика настолько зависела от Кадырова, что убийство последнего может свалить первого. Поэтому прямое президентское правление является очевидной возможностью, хотя Кремль постарается ее избежать или сделать президентское правление максимально кратким.

Если будет введено прямое президентское правление, оно, скорее, замедлит сокращение войск, чем приведет к их наращиванию. Парадокс заключается в том, что чеченская политика Путина в любом случае не была бы успешной, так как Кадыров, если бы он был жив, увеличивал бы давление на Кремль и стал бы для Путина головной болью. В долгосрочной перспективе эффективна только такая чеченская политика, которая максимально расширила право чеченского народа на самоопределение в рамках федеральной структуры.

Лавелль: При сильных доказательствах того, что режим Кадырова вольно обращался с правами человека, многие наблюдатели неохотно признавали, что при Кадырове ситуация в Чечне начала стабилизироваться. Это потеряно? Станут ли боевики наносить более смелые удары по чеченским властям в переходный период?

Уэйр: Конечно, иллюзия политической стабильности утрачена, боевики осмелеют, будут совершены новые теракты. Но сила боевиков - это тоже иллюзия. Атаки боевиков становятся спорадическими, а террористам и раньше не удавалось воспользоваться плодами своих успехов. Не является иллюзией складывающийся среди чеченцев консенсус по поводу того, что они, во-первых, должны стабилизировать свою жизнь, во-вторых, что они не добьются стабилизации под покровительством боевиков, террористов и ваххабитов, в-третьих, что какая-то форма федеральной реинтеграции является неизбежной.

Если в Чечне найдется лидер, способный опереться на этот консенсус, стабилизация станет возможной. Если нет, Чечня опять погрузится в хаос и саморазрушение. В любом случае, в ближайшей перспективе хаос усилится. Но у многих сегодня желание стабильности настолько велико, что они пойдут за любым, кто может ее обеспечить, и отвернутся от того, кто не может.

Когда люди сильно хотят мира, они его получают. К сожалению, не всегда на условиях демократии и самоопределения. Перед Чечней стоит проблема сочетания демократии и мира.

Лавелль: О наследии Кадырова, по-видимому, будут долго спорить. Каким, на ваш взгляд, будет это наследие?

Уэйр: Ахмад Кадыров сыграл важную, отчасти конструктивную, переходную роль. Чечне был нужен выход из катастрофы, в которую она погрузилась в 2000 году. Вскоре после своего назначения в июне 2000 года Кадыров указал единственное реалистичное направление.

Биография Кадырова является символом отказа Чечни от исламизма и радикализма в пользу прагматизма. Однако он представлял собой также неудачное сочетание личного мужества и политической ограниченности. Поставив Чечню на порог стабильности и законности, он оказался неспособным переступить этот порог. Вместе с Кремлем он манипулировал президентскими выборами и принес законность в жертву усилению своего личного контроля.

Кадыров был продуктом своего времени и, оказавшись неспособным создать нечто иное, превратился в анахронизм. Чечня меняется, и перевести ее через порог суждено другим. Кадыров был волком, открывшим дверь, но не осмелившимся войти. Его смерть будут вспоминать как символ его внутренних противоречий.