Соединенные Штаты нуждаются в доверии своих союзников. Для этого необходимо изменить американскую политику безопасности

Сорок лет назад перед лицом сложной ситуации американский президент Кеннеди направил во Францию важного эмиссара. То было время кубинского кризиса, а эмиссаром стал бывший госсекретарь США Дин Ачесон. Его миссия заключалась в том, чтобы передать французскому президенту Шарлю де Голю секретную информацию и попросить французов о поддержке. Тогда речь шла о конфликте, который мог перерасти в ядерную войну не только между США и Советским Союзом, но и между НАТО и странами Варшавского договора.

Под конец встречи Ачесон сказал де Голю: "А теперь я с удовольствием представлю вам доказательства: фотографии советских ракет с ядерными боеголовками". Де Голь ответил: "Мне не нужны фотографии - мне достаточно слова американского президента. Пожалуйста, предайте ему, что Франция стоит на стороне Америки".

Разве сегодня какой-нибудь глава государства отреагировал бы так, если бы американский эмиссар заявил ему, что какая-то страна "Х" угрожает США оружием массового уничтожения?

Искаженно представив опасности, перед лицом которых стоят США, нынешняя американская внешняя политика изолировала страну и подорвала доверие к ней. Она существенно ограничила нашу свободу действий в решении серьезных конфликтов в Северной Корее, Иране, России и Палестине. Какая страна воспримет нас всерьез, если когда-нибудь на самом деле понадобится противостоять опасности?

Потеря доверия на международной арене и растущая изоляция США являются отражением тревожного парадокса: мощь Америки достигла своего апогея, однако ее авторитет в мировой политике упал до нижней отметки. Не исключено, что нас ненавидят за то, что мы богатые, или за то, что мы сильные. Однако всякий, кто думает, что это единственное объяснение, слишком упрощает вопрос.

После трагедии 11 сентября 2001 года наше правительство рисует нам параноидальную картину мира, характеризуя ее одной формулировкой - той самой, которую Джордж Буш-младший употребил спустя неделю после теракта: "Либо вы на нашей стороне, либо на стороне террористов". Я полагаю, что сотрудники президента, которые написали ему речь, не знали, откуда пошло это выражение. А пошло оно от Ленина, который с его помощью оклеветал социал-демократов и антибольшевиков.

За прошедшие месяцы мы увидели самое серьезное в истории нашей страны свидетельство несостоятельности американских спецслужб. Эта несостоятельность была спровоцирована демагогией, которая все время рисовала черта на стене, разжигала страх и привела к раздвоенному восприятию действительности.

Важно, чтобы мы как сверхдержава задали вопрос: может ли глобальное лидерство, базирующееся на страхе, быть прочным? Сможем ли мы мобилизовать поддержку, даже среди друзей, если будем им говорить: "Кто не с нами, тот против нас"?

Все это требует ведения дебатов по поводу роли Америки в мире, роли, которая сейчас характеризуется почти теологическим понимание войны с терроризмом. Такое понимание слишком упрощает задачи, с которыми нам приходится сталкиваться, делает главным врагом феномен терроризма и не дает сфокусироваться на том, что терроризм - это техника убийства людей, и тем самым не позволяет нам узреть истинного врага. Это все равно, что сказать: "Во время Второй мировой войны мы боролись против блицкрига, а не против нацистов".

Какое будущее имеет доктрина превентивных ударов по странам или группам, которые могут завладеть оружием массового уничтожения? Важно не поддаться соблазнительному представлению, что мы может действовать односторонне и руководствуясь лишь подозрениями. Однако именно к этому сводится сейчас данная доктрина. Мы действительно знаем слишком мало для того, чтобы без оглядки проводить превентивные удары.

На протяжении четырех лет один из президентов получал разведывательную информацию главным образом от меня. В свое время у меня была довольно четкая картина возможных угроз. Сегодня всеобъемлюще увидеть проблему сложнее.

Мы сможем ответить на новые угрозы лишь тогда, когда у нас будет то, чего нам сейчас не хватает: по-настоящему эффективной спецслужбы. Мне тяжело думать, что мы послали наших солдат в Ирак, не зная, располагает ли режим Саддама оружием массового уничтожения или нет. Наши предположения в большой степени были основаны на экстраполяции.

Если мы хотим лидировать, мы должны позаботится о том, чтобы другие страны нам доверяли. Если мы что-то говорим, то они должны быть уверены в том, что это правда. Вот почему 40 лет назад де Голь действовал именно так, как он действовал, и почему другие страны верили нам до начала войны в Ираке.

Сейчас они больше не доверяют Америке. Чтобы изменить ситуацию, нам нужна спецслужба, которую принимают всерьез. В случае, если возникнет необходимость в превентивном ударе, она должна указать нам на это. В данный момент нет уверенности, что спецслужбы на это способны.

Отношения между новыми требованиями безопасности и традициями американского идеализма нужно поставить на новую основу. На протяжении десятилетий мы играли в мире уникальную роль. Нас воспринимали как общество, которое исповедует определенные идеалы и готово жить по этим идеалам у себя дома и защищать их за пределами своей страны.

Теперь впервые на нашу приверженность этому идеализму бросает тень чувство ранимости. Мы должны следить за тем, что не уйти в себя окончательно и не поставить наше гипертрофированное чувство неуверенности надо всем остальным.