До бесланской трагедии Владимир Путин жил в стране с активной молодой демократией. Избиратели выдали мандат прокремлевской партии во время парламентских выборов в декабре, а в марте Путина переизбрали в должности президента 71% голосов. Даже беспокойная Чечня в августе избрала себе дружественного Москве президента и уверенно двигалась по направлению к демократии.

Такой образ России Путин старался рисовать в дни, предшествовавшие захвату заложников в Беслане. К сожалению, все это было не более чем иллюзией. За четыре года первого президентского срока Путин взял под контроль электронные СМИ и убрал со своего пути всех представителей внутренней оппозиции, начиная от амбициозных олигархов и заканчивая правозащитными организациями. В таких условиях победа на выборах была предрешена заранее.

Беслан - город в Северной Осетии, в котором в результате захвата школы чеченскими сепаратистами было убито более 330 человек - стал ярчайшим свидетельством, что не все ладно в путинской маскарадной демократии. Эта ситуация не только подчеркнула неразрешенность проблемы мятежной Чечни, но и продемонстрировала уязвимость политической системы и системы безопасности, управляемых одним человеком.

К несчастью, Путин не может избавиться от старых иллюзий. Его неспособность изменить направление своих мыслей чревата негативными последствиями не только для российской борьбы с терроризмом, но и для укрепления целостности нации.

В своем телевизионном обращении к нации после Беслана Путин воззвал к "организованному, сплоченному гражданскому обществу" для борьбы с террористической угрозой. Уже не в первый раз президент, оттеснивший неправительственные организации на обочину общественной жизни, апеллирует к гражданскому обществу.

Несколькими днями позже - 7 сентября - больше 100 тысяч человек в Москве собрались на демонстрацию протеста против терроризма, но это был митинг, организованный сверху. Это был не Рим, где день назад десятки тысяч обычных граждан вышли на улицы, чтобы почтить память жертв Беслана. Не был это и Мадрид, где в марте люди по собственной воле устроили демонстрацию - выразить протест не только террористическому акту в поезде, но и лжи правительства по этому поводу.

Во время бесланского кризиса власти тоже всячески изворачивались - и газеты (не контролируемые государством телевизионные станции) призвали чиновников к ответу. И в качестве зловещего напоминания о границах независимой журналистики редактор "Известий" Раф Шакиров отправился в вынужденную отставку, по всей видимости из-за недовольства Кремля освещением кризиса в газете. (Газета принадлежит через холдинговую компанию металлургическому магнату, лояльному к Кремлю.)

Еще более опасно, чем воображать демократию там, где ее нет, поддерживать другую иллюзию Путина - о вине международного терроризма. В своей речи после трагедии в Беслане Путин не упомянул Чечню ни разу, хотя было очевидно, что след из Беслана ведет именно в эту терзаемую войной республику.

Сразу после резни в Беслане многие западные комментаторы совершили ошибку, начав упрекать Москву в неспособности найти политическое решение в Чечне. Для русского уха это звучало как оправдание террористов, захвативших в заложники детей.

Разумеется, определять корни терроризма - это вовсе не то же самое, что сочувствовать террористам, поиски причин террора имеют ключевое значение для борьбы с ним. Но неправильный диагноз (такой, какой поставил президент Буш, связав теракты 11 сентября с Саддамом Хусейном) может иметь катастрофические последствия. На прошлой неделе российская армия заявила о намерении наносить превентивные удары по террористам во всем мире.

Не подлежит сомнениям, что чеченские боевики пользуются помощью из-за рубежа. Но корни терроризма в России, терроризма, унесшего за две недели свыше 400 жизней, безусловно, надо искать в партизанской войне в Чечне. Путин отрицает эту связь. Напротив, в своей речи он мрачно намекнул: "Одни хотят оторвать от нас кусок пожирнее, другие - им помогают. Помогают, полагая, что Россия - как одна из крупнейших ядерных держав - еще представляет для них угрозу".

Эта нелепая риторика времен холодной войны выдает в нем бывшего кагэбэшника, и склад ума, который может оказаться самым серьезным препятствием для того, чтобы сформировать продуманную, адекватную реакцию на террористическую угрозу в России.

Можно симпатизировать желанию Путина сделать Россию сильной и благополучной страной. Но его действия идут вразрез с его словами о необходимости многопартийной демократии, гражданского общества или стабильности в Чечне. Кэгэбистская выучка заставляет его отдавать предпочтение недомолвкам перед открытостью, осторожности перед изобретательностью.

До сих пор Путин играл по старым правилам, консолидирую обширную президентскую власть. То, что теракт уровня бесланского в принципе возможен, показывает, насколько уязвима в действительности так называемая "вертикаль власти" Путина. Мысль, что бывший агент КГБ может единолично управлять огромной многонациональной страной, может в конечном итоге оказаться самой опасной из всех иллюзий.