После того как президент Путин был переизбран подавляющим большинством голосов, многие комментаторы и представители правительства разразились едкой критикой несообразностей российских выборов, а некоторые даже поспешили провозгласить смерть российской демократии.

Хотя, безусловно, эти обличительные лозунги имеют под собой основание, они отвлекли наше внимание от собственно результатов выборов, полностью соответствующих невероятной поддержке Путина со стороны российской общественности, доказанной многочисленными опросами общественного мнения в последние два года. Путин в таких опросах набирал порядка 70% голосов, но это не дает ему карт-бланш на проведение любой политики, которую он сочтет нужным проводить, но российские избиратели должны осознать значение сокрушительной победы Путина.

То, что я намереваюсь сказать, не является апологией Путина или поощрением той тактики, которую использовал Кремль для обеспечения его победы. Я хотел бы, напротив, объяснить чувства и мотивы самых важных участников российской политики - российского народа.

Для начала стоит отметить, что многие отклонения в ходе предвыборной кампании были обусловлены стремлением обеспечить не столько победу Путина, сколько достаточную явку избирателей, дабы результаты выборов были признаны действительными. Власти действительно боялись, что люди могут посчитать ненужным прийти на избирательный участок, учитывая ведущие позиции Путина в предвыборных опросах.

Этот страх едва ли можно назвать безосновательным: низкая явка избирателей часто встречается и в развитых демократических обществах, когда наиболее вероятный победитель заранее известен. В 1996 году президентские выборы в США, в которых явным фаворитом был Билл Клинтон, отличились самым низким показателем явки избирателей за двадцать лет - в 25 штатах проголосовало менее 50% населения с правом голоса.

Что касается российских президентских выборов 2004 года, даже критикуя тяжеловесную тактику Кремля, включающую в себя административное давление, нужно признать, что частично это было обусловлено конституционным требованием 50-процентного порога. (По иронии судьбы, сама конституция была ратифицирована в 1993 году 58% голосов при явке в 55% - что представляет собой весьма незначительную часть от общего числа избирателей.)

Из этого следует, что наряду со справедливой критикой незаконных мер, принятых Кремлем для обеспечения достаточной явки, надо обратить внимание и на поведение российского электората в более широком контексте российской политики и российского общества. Так, часто забывают, что на втором и третьем месте на этих выборах оказалась не либералы, а скорее люди, связанные с компартией, - поныне или до недавнего времени.

Важно отметить также, что эти кандидаты, критикуя Путина по отдельным пунктам, сами завоевывали симпатии избирателей теми приемами, олицетворением которых является Путин: призывы к созданию сильного государства, способного обеспечить общественный порядок, дальнейший экономический рост, социальную справедливость, сдерживание политического и экономического влияния олигархов и более устойчивая позиция на внешнеполитической арене.

Глава коммунистической партии дошел до того, что пожаловался, мол, прошлогодние аресты олигархов, связанных с ЮКОСом, были попыткой со стороны Кремля украсть его собственную партийную платформу.

Дело вот в чем: всякий, кто берется учить Россию демократии, должен четко осознавать при этом, что даже в условиях более открытых выборов максимальная поддержка была бы у программы Путина, а наиболее жизнеспособную альтернативу ей могли составить отнюдь не либералы, а левоцентристы.

Хотя либеральные партии и политики никогда не вызывали энтузиазма в постсоветской России, мы должны понимать, что устойчивость популярности Путина и поддержка левых сил являются показателями абсолютной разочарованности россиян в либерализме западного типа, который олицетворяли Ельцин и представители первого поколения постсоветских реформаторов.

Эти люди изначально пытались проводить революционную трансформацию сверху, обращая значительно больше внимания на западных консультантов и международные финансовые институты, чем на нужды и чаяния простого народа, у которого почва все стремительнее уходила из-под ног. В ходе этого процесса возникла новая политическая и экономическая элита, еще более малочисленная и оторванная от масс, чем советская номенклатура. Она весьма эффективно захватила контроль над громадными сегментами национального достояния, в то время как все увеличивающиеся массы людей переходили в разряд борющихся с нищетой, а страна все утрачивала былое уважение мирового сообщества.

В подобной обстановке едва ли стоит удивляться тому, что "средний российский избиратель" не столь охотно доверяет обещаниям либеральных реформ, а прислушивается больше к соблазнительным речам Путина об общественном порядке, материальной защищенности, социальной справедливости и сильном государстве, способном добиться уважения в мире.

В долгосрочной перспективе привлекательность такой программы зависит от того, насколько она будет подкреплена конкретными мерами. Если этого не будет, то никакое манипулирование СМИ и никакое административное запугивание не помогут Путину сохранить общественное признание. Достаточно посмотреть, как рухнула популярность Ельцина всего через три года после его блестящей победы на выборах 1996 года (тоже, кстати, отличавшихся неравными условиями для кандидатов и многочисленными нарушениями).

Так или иначе, если большинство россиян видят в Путине символ освобождения из тисков несправедливой системы и от коррумпированных олигархов, наша первоочередная задача - не читать им проповеди о демократии, а понять, почему могла сложиться такая ситуация.

Рудра Сил - преподаватель университета штата Пенсильвания, специализируется в русской и компаративной политике.