Дмитрий потерял в Чечне ногу, но он не жалуется. Он живет у родителей в многоэтажном доме во Владимире - исторической колыбели России, и получает 1150 рублей в месяц.

"Конечно, на жизнь это маловато, - соглашается он. - Тем более, что уже год я больше не работаю продавцом. Это стало слишком трудно физически", - рассказывает 28-летний парень. 28 декабря 1994 года, когда первая чеченская война только начиналась, его колонна попала в засаду: "Было ранее утро, в грузовике все спали. Нас было двадцать человек... Выжило только четверо".

Десять лет войны в Чечне стали для российского общества такими кровавыми, как ни один другой конфликт после окончания Второй мировой войны. Во Владимире, где проживает 350 тысяч человек, погибло от 126 до 400 жителей. Но назвать точное число погибших, хотя бы этим почтив память сложивших голову за Россию, власти отказываются.

"Не вижу, почему я должен называть вам эту цифру. И потом, у меня сейчас обед", - говорит начальник областного военкомата генерал Николай Сеньшов, который в разговоре с нами дважды бросает трубку.

Число раненых тоже держится в секрете. "Военкомат отказывается предоставить нам список инвалидов, поясняя, что речь идет о контртеррористической операции", - вздыхает Наталья Волынова, руководитель центра по оказанию помощи инвалидам.

Гроб. Николай Кириллов, председатель местной ассоциации ветеранов Афганистана - один из немногих, кто по этому поводу возмущается. "Во времена Афгана, когда в город доставляли гроб, весь Владимир десять месяцев находился в трауре. А сейчас, когда происходит теракт, через пять минут о нем все забывают. Ребята, возвращающиеся из Чечни, не понимают, как бессовестно их обманывают. Их постоянно обкрадывают офицеры, и они возвращаются сюда совершенно запуганными".

"Я служил в Чечне с сентября 2000 по май 2001 года, и я вам говорю: это было действительно опасно - каждое утро мы проверяли дороги в поисках мин. Нам обещали платить 812 рублей за день, проведенный в зоне боевых действий", - рассказывает 23-летний Денис. Когда пришел день выплаты денег, ему сказали, что с 31 декабря 2001 года он участвовал не в войне, а в "контртеррористической операции" и имеет право лишь на 1000 рублей в месяц. Но, несмотря ни на что, он оправдывает эту войну: "Иначе все эти чеченские бандиты уже были бы в Москве. По крайней мере, мы их там удерживаем".

После всех несчастий, о которых она слышит каждый день, 60-летняя Ангелина Русакова из местного Комитета солдатских матерей - отважной гуманитарной организации, в которую входят лишь 12 родителей - уже с трудом верит в величие российской армии.

"Когда я была молодая, девушки даже не смотрели в сторону парня, не отслужившего в армии, - вспоминает она. - Сегодня у государства не находится даже марки и конверта, чтобы хотя бы сообщить молодым людям, отдающим за него свои жизни, на какую компенсацию они имеют право. Наоборот, делается все, чтобы они не получили причитающихся им денег".

Резерв преступного мира. Травмированные пережитым в Чечне, униженные по возвращении, "чеченцы" (так здесь называют ветеранов обеих войн) представляют собой резерв для преступного мира. Ежедневно в криминальных сводках местных газет можно прочесть о том, как солдат, вернувшийся из Чечни, зарезал жену, зарубил топором отца или просто покончил с собой.

"Когда ты только что вернулся, ты еще какое-то время чувствуешь себя как на войне, - рассказывают Денис и Саша. - Поначалу ты все время находишься в засаде. Стараешься закрывать ладонью кончик сигареты - чтобы снайперы не обнаружили..."

Журналист Андрей Солдатов встревожен: "У спецслужб есть практика: каждое подразделение должно провести три месяца в Чечне. В результате появляется много людей, которые там выполняют функции "эскадронов смерти", а потом возвращаются домой".

Чеченская война разъедает российское общество, как раковая опухоль. Во Владимире Комитету солдатских матерей уже нечем платить за аренду помещения, и он опасается, что вскоре будет вынужден закрыться.

Инвалид Дмитрий смирился со своей участью и с продолжающейся войной: "Не мне решать, нужна эта война или нет, - говорит он. - Конечно, заставлять калеку жить на 1150 рублей нехорошо. Но от того, что я буду протестовать, разве что-то изменится?"