Отношение к Чечне и к прессе дает представление об образе мыслей кремлевского хозяина

Политикам чаще всего досаждают хорошие вопросы. Так, французский журналист задал на пресс-конференции в Брюсселе превосходный вопрос. Он захотел узнать у президента Владимира Путина, не использует ли Россия в Чечне противопехотные мины, которые убивают не только исламских террористов, но и ни в чем не повинное гражданское население. В ответ журналист услышал развернутый экскурс о всемирной угрозе исламского терроризма и, под конец, персональный совет: "Если вы хотите стать радикальным исламистом и сделать обрезание, приезжайте в Москву. Мы мультиконфессиональное государство. У нас есть специалисты в этой области. Я порекомендую им, чтобы они провели операцию так, чтобы у вас больше ничего не выросло".

Путин не вышел за границы роли. Он нашел ее. В конце концов непокорные редакторы ему почти также противны, как и непокорные мятежники, почему он в России и оставил столь узкие границы для свободы печати. Эта тенденция еще усилилась после нападения чеченских террористов на московский музыкальный центр. В среду Совет Федерации почти единогласно одобрил поправки к закону о средствах массовой информации, которые делают свободное освещение террористических актов практически невозможным. Это не поможет предотвратить ни единого теракта, зато теперь государственная власть при осуществлении своих контрмероприятий еще меньше, чем прежде, будет беспокоиться о жертвах.

В своем восприятии государственности большой президент остался все тем же мелким агентом. Он выступает не против преступлений российских военных в Чечне, а лишь против их освещения. Для Запада это означает особую ответственность. Если в России больше не будут критиковать кавказскую политику Кремля, критика из-за границы должна стать громче. То, что лишь чеченский террор против русских обратил внимание европейской политики на применение русскими силы против Чечни, для Европы страшный позор.

Эффективным оружием против протеста Запада оказалась путинская доктрина. Во-первых, она утверждает, что война с чеченцами ? это часть всемирной антитеррористической борьбы, во-вторых, что российские солдаты на Кавказе защищают христианский Запад, и в-третьих, что критика Кремля идет на пользу "Аль-Каиде". Доктрина имеет особое воздействие благодаря готовности к самообману. Западные правительства знают, что, несмотря на все чеченские связи с мировым терроризмом, путь к миру лежит только через российско-чеченские переговоры. Но поскольку Россия необходима как союзник в коалиции против "Аль-Каиды", американцы и европейцы максимально экономно дозируют эту правду. В этом плане удручающе смотрится федеральный канцлер Герхард Шредер, когда он хвалит незрелые планы Путина о референдуме в Чечне, поспешно оценивая их как "хорошие начинания".

Того, кто мирится с политикой Кремля в Чечне, Россия уже давно не считает по-настоящему близким партнером на Западе. Такое партнерство должно базироваться на общих ценностях ? в частности, на тех ценностях, которые растоптаны в Чечне солдатскими сапогами. В таком партнерстве европейцы должны иметь понимание для борьбы против банд преступников, которые перед началом второй войны, начавшейся в 1999 году, превратили Чечню в свою базу. Однако при таком партнерстве европейцы не имеют права терпимо относиться к преступлениям, которые российская армия с тех самых пор творит в Чечне.

Итак: Путин должен был бы осознать минимум два предварительных условия для настоящего союза его страны с Западом: установление мира в Чечне и восстановление в России свободы печати.