Опыт Чайковского. Перед началом масштабной ретроспективы на канале BBC мы рассказываем о спорах, которые до сих пор ведутся о смерти композитора

Летом 2005 года вещательная корпорация BBC начала бомбардировать теле- и радиоэфир круглосуточным Бетховеном, который стал, вероятно, самой большой ретроспективой одного композитора в ее практике. Сейчас BBC собирается сделать то же самое с Чайковским, показав многие метры фильмов и документальных лент, за которыми на Радио-3 в феврале последует недельный эфир всех сочинений Чайковского и Стравинского.

Дирижер Чарльз Хазлвуд участвует в четырех телепрограммах и рад возможности исправить то, что он называет историческим искажением музыки Чайковского. Он сетует, что после Второй мировой войны многие дирижеры превратили его сочинения в сахарный сироп - "особенно Герберт фон Караян, которого следовало бы расстрелять за эту медвежью услугу" - и хочет вместо этого "показать, что это музыка огромной внутренней силы, порою грубая и брутальная, и в то же время в ней есть почти невыносимая сладостность".

Может быть, Хазлвуд читал бывшего критика из New York Times Гарольда Шонберга, который писал, что "долгое время Чайковский, столь любимый публикой, был отвергаем многими ценителями и музыкантами, видевшими в нем не что иное, как машину для вышибания слезы". Понятая или непонятая, музыка Чайковского остается одной из самых любимых и часто исполняемых в симфоническом, балетном и оперном репертуаре.

Документально-художественный фильм Хазлвуда воссоздает несколько самых важных эпизодов жизни Петра Ильича Чайковского, но обходит молчанием противоречивые мнения, окружающие смерть композитора. Несмотря на десятилетия дискуссий, ни один ученый не сказал последнего слова о том, была ли смерть Чайковского несчастным случаем или самоубийством. Хазлвуд говорит: "Мы сознательно оставили финал открытым. Мое личное мнение состоит в том, что он не пытался покончить с собой. Я думаю, что он, скорее всего, обнимался не с тем парнем и заработал холеру - только и всего".

Смерть от холеры была официальной версией, которую выдвинули медики в Санкт-Петербурге после кончины композитора 6 ноября 1893 года, и ее повторяли первые биографы Чайковского. Предполагается, что Чайковский выпил стакан некипяченой воды, что довольно безрассудно в период эпидемии смертельной болезни, передающейся через воду. Тем не менее его смерть была объяснена небрежностью, а не сознательным желанием саморазрушения.

Однако почти сразу стали ходить слухи об альтернативных версиях этой истории, большая часть которых строилась на предположении, что композитор умер не от болезни, а от отравления мышьяком. Некоторые предполагали, что он убил себя сам, повергнутый в отчаяние своей гомосексуальностью или страхом перед ее разоблачением.

Склонность композитора к выпивке и игре дает и другие мотивы для самоубийства. Есть вариант, что Чайковский заразился холерой от мужчины-проститутки, но многие отвергали версию с холерой именно потому, что она считалась болезнью бедняков и была бы слишком жалкой судьбой для знаменитого и очень буржуазного Чайковского.

Его коллега Римский-Корсаков сомневался в диагнозе "холера", потому что не были выполнены карантинные меры. Чайковский в последние дни своей жизни непрерывно принимал посетителей, а его тело не было запечатано в цинковом гробу, как это обычно делалось в случае холеры.

Невестка Чайковского, Ольга Чайковская, утверждала, то он был отравлен одним из своих врачей, Василием Бертензоном, по указанию царя Александра III. Ходили также слухи о том, что царь довел композитора до самоубийства, требуя, чтобы "Чайковский немедленно исчез", после того как уборщик в доме, где жил Чайковский, донес, что композитор соблазнил его сына.

Самая основательная из теорий самоубийства была предложена в 1980 году советским музыковедом Александрой Орловой, эмигрировавшей в США. В истории, которая была ей предположительно рассказана старшим товарищем, историком Александром Войтовым, Чайковский слишком далеко зашел в своих сексуальных похождениях, вступив в связь с племянником некоего герцога Стенбок-Фермора. Гомосексуализм был в России вне закона, а виновные могли быть подвергнуты наказанию - сосланы в Сибирь или высечены березовыми розгами.

Склонный к апоплексии герцог письменно пожаловался царю Александру III, передав письмо через главного прокурора российского Сената Николая Якоби. Якоби был однокашником Чайковского в Санкт-Петербургском училище правоведения и решил собрать "суд чести" из других выпускников, который должен был вынести приговор. Именно они, по словам Орловой, решили, что самый великий живущий композитор России должен покончить с собой, чтобы спасти репутацию Санкт-Петербургского училища правоведения.

Эта история показалась соблазнительной многим известным ученым и проникла в биографические статьи о Чайковском в словарях The New Oxford Companion to Music и The New Grove Dictionary of Music and Musicians (хотя последний во втором издании оговорился, что это "неподтвержденные" сведения). Между тем мародерствующие компании специалистов-конкурентов скоро подорвали утверждения Орловой, а многие сочли, что Александр Рожанский в прошлом году нанес этой теории "милосердный удар" своим исключительно основательным трудом "Последние дни Чайковского: документальное исследование".

Наряду с другими, судя по всему, смертельными ударами по теории Орловой, Рожанский выяснил, что не было никакого герцога Стенбок-Фермора, а был граф с таким именем. Однако он был конюшим царя Александра и поэтому не нуждался бы в посреднике, чтобы передать письмо.

Что же касается репутации Санкт-Петербургского училища правоведения, которую якобы подрывали гомосексуальные излишества Чайковского, то Рожанский описал училище как колыбель дебошей мужчин с мужчинами, где был даже собственный гимн, воспевающий радости мужеложства. Кроме того, автор охарактеризовал российскую придворную и артистическую жизнь как полную гомосексуальных интрижек до такой степени, что поведение Чайковского вряд ли заставило бы кого-нибудь поднять брови в модном Санкт-Петербурге.

Как прокомментировал специалист по русской музыке, профессор Ричард Тарушкин, "гомосексуальность рассматривалась как форма вольнодумства, и в этом качестве была простительной. Россия до 1961 года была феодальной страной, а "игры джентльменов" были традиционным правом господ".

Это не до конца объясняет невроз и самобичевание, присутствующие во многих письмах Чайковского, - такое впечатление, что композитор больше переживал из-за своей сексуальности, чем хотят заставить нас думать ученые, пишущие об этом спустя век. Его брак с влюбленной в него до безумия студенткой-музыкантшей Антониной Милюковой был попыткой искоренить свои "пагубные страсти" и продемонстрировать респектабельность, но это был акт страшного отчаяния, закончившийся катастрофой для обоих супругов.

Однако самый большой ущерб трудам Чайковского (если не считать перемалывания их на мельнице тошнотворной немецкой слащавости) нанесло бы понимание их исключительно как выражения гомосексуальной тоски. Критик XIX века Джеймс Ханекер говорил, что ему слышится "гомосексуальная патология", а более поздние "теоретики голубизны" любили анализировать его работы через политизированную призму пола и сексуальности. Чайковский, наверное, предпочел бы, чтобы его слушатели ценили его как автора потрясающих мелодий, вдохновенного аранжировщика и несравненного музыкального мастера.