Süddeutsche Zeitung | 15 июля 2004 г.
Чехов
Петер Штайн
Пока что я поставил четыре его поздних пьесы: "Дядю Ваню", "Три сестры", "Вишневый сад" и последней, в прошлом году, "Чайку" с английскими актерами в Эдинбурге и с русскими в Риге. А потом еще пятую, о которой ничего не знали даже сами русские, одноактную пьесу "Татьяна Репина", как оперу в миланском театре "Ла Скала".
То, что привлекает меня в Чехове, по сути, банально. Чехов - это автор, который определил историю европейского театра на весь ХХ век. Греческую трагедию, основу европейского театра, он распространил на современность, он писал о безнадежности и невыносимости человеческого существования, о том, что мы рождены для смерти, а жизнь не имеет никакого смысла. Поэтому люди у Чехова постоянно страдают, они страдают, поскольку знают наверняка, что жизнь - штука бессмысленная. Жизнь - это жизнь, как морковь - это морковь. Однако, с другой стороны, жизнь без смысла невыносима.
Самое главное - выдержать этот парадоксальный контраст. Причем, чтобы отобразить этот контраст, Чехов отказывается от переноса конфликта в область мифов, он показывает банальность жизни своего времени в образах своих современников. А при этом парадоксальным образом возникает нечто такое, что придает человеческому существованию смысл.
Что еще привлекает меня в Чехове, так это то, что актеры в его пьесах - пользуясь пробелами в тексте - могут выступать в качестве авторов. Это приглашение, которое исходит из его текста. Ведь режиссер - это, прежде всего, зритель, оплаченный зритель, при условии, что он не замышляет сделать из пьесы нечто абсолютно противоположное тому, что предполагал автор.
Обратная связь: редакция / отдел рекламы
Подписка на новости (RSS)
Информация об ограничениях