Старая женщина сидит на поваленном дереве в тени виноградника. Знает ли она Александру Ходову? При упоминании этого имени женщина взрывается гневом: "Будь она проклята, она и ее дети! Будь они все прокляты!" Потом начинает плакать: "Я потеряла своих близких в Беслане".

Александра Ходова живет в Эльхотово - мирном и аккуратном поселке в 70 км от Беслана, в самом сердце Северной Осетии. Здесь нет ни конфликтов, ни даже напряженности. Только цепь гор на горизонте, возделанные поля и опрятные домики. Но у Александры Ходовой есть сын Владимир. Этот Владимир был одним из террористов, захвативших заложников в Беслане. 2 сентября к Александре Ходовой пришли милиционеры и отвезли в Беслан, чтобы она попыталась урезонить сына. Но ей ничего не удалось, произошла трагедия.

С тех пор Александра Ходова исчезла из села. "Она прячется", - говорит старая женщина.

Во дворе дома Александры Ходовой соседи вспоминают о том, как семья жила раньше, до Беслана.

"Ее сын Владимир приезжал сюда год назад, - вздыхает старик. - Он не был похож на террориста. Он играл с детьми, выглядел веселым. Даже не верится, что он мог участвовать в захвате заложников в школе".

В разговор вмешивается девочка Вика: "Он каждый день заходил к нам. Он был очень вежливым. В прошлом году он сказал нам, что готовится стать ваххабитом. В последнее время он стал очень религиозным. А все из-за его брата, жившего в Дагестане. Это брат его подталкивал. Год назад он умер, почему - никто не знает. Он шесть лет отсидел в тюрьме в Дагестане".

Девушка, учившаяся вместе с Владимиром, вспоминает только о том, каким он был любезным юношей.

Но был кошмар Беслана, и Владимир в этом участвовал. Он, осетин.

"Если это правда, и если бы я мог это сделать, я убил бы его своими руками", - говорит молодой человек.

Вика отказывается верить в случившееся: "Этого не может быть. Это была ингушская банда. К счастью, в нашей деревне живут только осетины, ингушей здесь нет".

Напряженность есть. Может быть, Владимир и был предателем своего народа, но вопрос не в этом. Проблема, убеждены здесь все, заключается в другом. Она не в ваххабизме, не в международном терроризме, а в ингушах - их приравнивают к чеченцам и считают виновниками трагедии.

"Все знают, что это сделали чеченцы и ингуши, - говорит майор бесланской милиции. - То, что там были арабы и негры, это чушь. Никто этому не верит". Пока он это говорит, по телевизору выступает доктор Рошаль, бывший посредником во время захвата заложников. "Не надо начинать войну, - говорит он. - Иначе погибнут тысячи. И осетины тоже..." При этих словах майора милиции охватывает ярость: "Еще посмотрим, кто из нас погибнет!"

Георгий, житель Беслана, тоже пылает гневом, адресуя его ингушам, которых считают виновниками трагедии, но также Москве: "Москва ничего не сделала. Это продолжалось 53 часа. Да, 53 часа. Настоящих переговоров не было. Я уверен. Был просто штурм. Как в театре на Дубровке. Только все прошло еще хуже. А они ничего нам не говорят. Там, в Москве, знают, кто это сделал. Мы тоже имеем право знать".

Десять лет назад Георгий был гражданином Грузии и жил в пригороде Тбилиси. Потом он переехал в Южную Осетию, после чего, получив российский паспорт, перебрался в Северную Осетию. Каждый раз думая, что ему удастся убежать от войны, он попадал в новый конфликт. Растерянный и озадаченный, Георгий уже не верит ни во что - только в своих друзей. А еще - в этого милиционера, который, как и Георгий, ощущает себя преданным.

"В Москве живут, а здесь - выживают. В Москве говорят, а мы подчиняемся. Чем предлагать 10 миллионов долларов за голову Басаева, лучше бы подняли зарплату милиционерам. Здесь нормально жить невозможно, потому что все покупается. За должность начальника паспортного стола милиции надо выложить 250 тысяч рублей, и так везде. Поэтому они могут говорить что хотят, врать что хотят - все это не имеет никакого значения. Люди шепчутся между собой. И все думают только о мести".

Большинство считает виновниками трагедии ингушей. "Как и в 1992 году, когда началась война, они еще за день до захвата заложников выписывались из больниц", - утверждает Георгий. "Почему только бывшего ингушского президента Аушева пропустили в школу? - спрашивает Володя. - Потому что он был другом террористов".

"Он вывел из школы не 26 заложников, в только шесть, - говорит Асса. - И это были ингушские дети".

Молчание властей и ограничения, наложенные на СМИ, не успокаивают страсти, а наоборот, еще больше подпитывают подозрения и разжигают пламя мести.

"Сегодня все идет к усилению насилия, - утверждает Екатерина Сокирянская, сотрудница правозащитного общества "Мемориал". - Люди винят ингушей, и сейчас возникает множество крайне опасных мифов. Нужно было бы провести честное расследование. Слишком много остается вопросов. Но правда может оказаться жестокой для властей. Когда вы создаете бесчеловечную, внеправовую зону, где людей пытают и унижают, ждите ужасов вроде того, что произошло в Беслане. Чеченский пример распространился на Ингушетию. И может распространиться еще дальше".

В ингушских селах Северной Осетии напряженность тоже ощущается. Снова появился страх, о котором все уже забыли. "Люди говорят, что мы виноваты, - вздыхает 46-летняя ингушка Марьям. - Но почему я должна чувствовать себя виноватой? Это сделали сумасшедшие, а сегодня меня ставят на одну доску с этими зверьми". Марьям живет в селе Карца в Пригородном районе, где в 1922 году происходили столкновения между осетинами и ингушами (600 погибших). "В 1992 году мой дом сожгли, - говорит она. - Я не хочу, чтобы все началось снова. В то время пропаганда велась вовсю. Сегодня власти не произносят слова "ингуши", но этого и не требуется: все считают ингушей бандитами. А дальше будет еще хуже".

Семья Марьям родом из Владикавказа. Депортированная Сталиным в Среднюю Азию в 1944 году, она вернулась на родину в 1963-м. Но к этому времени Пригородный район, некогда ингушский, был передан под административное управление осетинам - первому из кавказских народов, добровольно покорившемуся Москве.

"Сегодня все дети уехали из села, - продолжает Марьям. - Родственники боятся мести. Когда я два дня назад поехала во Владикавказ, меня оскорбили, назвали убийцей, и теперь я боюсь туда ездить".

"Мы боимся ездить в город, - поясняет 38-летний Иса. - Моя дочь учится во Владикавказе, но она туда не ездит. Люди слишком агрессивны. Мы прекрасно знаем: что бы ни случилось, обвинять будут нас. В своем селе мы себя чувствуем как индейцы в резервации. Я здесь живу уже 12 лет, и, как у 80% местных жителей, у меня нет работы. Ее можно найти только в Ингушетии. А сегодня нам отключили газ. Думаю, это делается специально, чтобы мы уехали отсюда".

Административная граница между Осетией и Ингушетией закрыта. Редкие грузовики, имеющие разрешение ее пересекать, ездят в сопровождении вооруженного милиционера. Власти вывезли из города ингушских студентов и пациентов больниц. Вдоль границы встали войска и подразделения милиции. Было сделано все, чтобы предотвратить столкновения. Одна из стычек чуть не произошла 4 сентября, когда к селу Карца подошла толпа из 200 осетин, вооруженных палками.

Но ополченцы появились повсюду. В том числе в Чермене - селе с некогда смешанным населением. "Ингуши чувствуют за собой вину и больше не приезжают в свою часть села, - говорит 30-летний Эрберг, стоящий в карауле. - В банде было не меньше 25 ингушей, клянусь. Они хотят забрать наши земли. А мы боимся. Они могут обижать нас, резать нас. Мы сразу поняли, что в Беслане все устроили ингуши".

Значит, надо закупать оружие? "Это бессмысленно, - говорит осетинский милиционер из Беслана. - Никогда не знаешь заранее, будет ли война. Война начинается тогда, когда появляется много оружия. И если Москва захочет, чтобы была война, оружие будет".