Преданные поклонники оперы и балета считают недели до окончания неровного сезона в Ковент Гардене. В июне в Лондон возвращается Кировский театр. Летом прошлого года его певцы и танцоры исполняли русские шедевры - с редкими для западных сцен, полагающихся на нестойкий поток импортных международных звезд, страстью и связностью.

В этом году Санкт-Петербург намерен повторить урок коллективизма с еще большей дерзостью. Кировская опера исполнит Верди; Кировский балет, помимо всего прочего - английскую "Манон" Кеннета МакМиллана и "Драгоценности" Баланчина. Россияне решили приехать в Нью-Касл со своим углем (т.е. в Тулу со своим самоваром. Прим. переводчика), рассчитывая доказать, что они не только могут разгромить Запад его же собственными произведениями, но также, что их резервные труппы сильнее любого первого состава от Неаполя до Нью-Йорка.

"Вы еще не видели нашу "Аиду", - говорит Валерий Гергиев, динамичный руководитель Кировского. - Во втором составе будет петь Ольга Бородина. Первой Аидой будет Лариса Дядькова - она великолепна. Но Бородину знают во всем мире. Около 15 певцов Кировского постоянно исполняют Верди в Метрополитен, Ла Скала, Вене, Зальцбурге. Не думаю, что у кого-либо могло сложиться полное представление о Кировском, если он видел только одну версию каждой оперы и каждого балета."

Он примчится в Лондон на 10 дней, проведет юбилейный концерт в Королевском фестивальном зале, поработает над аранжировками в Королевской опере, будет пять раз дирижировать Филармоническим оркестром, проведет переговоры со своей звукозаписывающей компанией - и все это время будет держать под контролем свою труппу в Санкт-Петербурге. На его стол непрерывно падают приходящие факсы.

Гергиев - единственный из работающих в настоящее время дирижеров, являющийся одновременно руководителем крупного театра. Сам он печально говорит, что ему приходится совмещать работу Джеймса Левина и Джозефа Волпа в нью-йоркской Метрополитен опера, а также два соответствующих поста в Сити Балет.

Пять лет в кресле директора театра, 13 лет в качестве главного дирижера повлияли на его знойную внешность. Волосы редеют, под глазами синяки. Свое сорокавосьмилетие - отмечавшееся в этом месяце - он отпраздновал на борту самолета. Его молодая жена осталась в России с семимесячным сыном Абисалом, по которому он страшно скучает. "Он уже проявляет свой музыкальный талант", - откровенничает Гергиев. Иногда он не видит своего ребенка несколько недель подряд.

Он говорит, что это его долг. Заняв после развала коммунизма место Темирканова, Гергиев отдает каждый час своей жизни театру, который он сам называет, как правило, старым названием - Мариинский. Слава о его дирижерском мастерстве распространяется, его зовут за границу, но все, что делает Гергиев, еще больше привязывает его к труппе. Он работал музыкальным руководителем в Роттердаме, приглашенным дирижером в Метрополитен и постоянным режиссером в Вене, Зальцбурге и Лондоне - но каждым шагом завоевывал новые позиции для гастрольных или подготовительных планов Кировского. Однажды он сказал мне, что подписал контракт с Нью-Йорком в первую очередь для того, чтобы экипировать свою команду технологическим ноу-хау. "О Валерии Гергиеве можно рассказать много, - утверждает он, - но я никогда не ставил Мариинку на второе место. Нужно либо посвящать себя делу целиком, либо не браться за него".

Точно такой же верности он ждет от своих артистов. Те, кто служат верно, получают возможность работать за рубежом; те, кто ставят эго вперед долга, бесцеремонно изгоняются и редко возвращаются назад.

Власть Гергиева автократична и абсолютна. В ходе разговора он постоянно демонстрирует свое восхищение авторитетами. Его отец был военным, дядя - любимым конструктором танков Сталина. Но свои корни Гергиев чувствует в более старой, более широкой культуре. Он - южный человек, осетин, сокрушающийся по поводу Чеченской войны и осторожно относящийся к русским.

Когда-то на него обратил внимание заместитель мэра Санкт-Петербурга Владимир Путин, который, став президентом России, продолжает приезжать в Кировский три-четыре раза в году. "Путин понимает, какое значение имеет культура для Санкт-Петербурга, - говорит Гергиев. - У меня никогда не возникало впечатления, что, с его точки зрения, мы обсуждаем мелочи, когда я оворил ему, что культура является самой сильной картой на руках нашей страны. Он медленно пытается продвигать ситуацию. Самое большое завоевание - это стабильность. Я желаю ему всего наилучшего, потому что я устал жить в стране, где каждый день происходит что-нибудь ужасное. России не хватает лидера".

Трудно не согласиться с Гергиевым в том, что - по крайней мере в области искусства - убедительное руководство необходимо. Он указывает на падение Большого и размышляет о том, что хватит ли семидесятилетнему художественному руководителю Геннадию Рождественскому энергии на то, чтобы возродить свой театр - Гергиев сделал это в Санкт-Петербурге, будучи в два раза моложе. "Нам нужно, чтобы Большой был сильным, - утверждает он. - Мы - как две руки русской культуры, Большой и Мариинский".

Его успех оказался настолько неоспоримым, что теперь Гергиев может давать советы более богатым оперным театрам декадентского Запада. "В Берлине, - вспоминает он, - у моего друга и коллеги Даниэля Баренбойма возникли проблемы с государственным финансированием. Я сказал ему - тебе нужно готовить собственных певцов. Нельзя полагаться исключительно на больших звезд. Каждый спектакль будет стоить очень дорого, и ты никогда не достигнешь финансовой стабильности. Тебе необходимо балансировать художественные аппетиты с инвестициями в молодых и недорогих исполнителей".

Тоже самое он может сказать Ковент Гардену, который не вкладывает средства в английских певцов. "Мариинский дает Лондону сигнал, - говорит Гергиев. - Если вы хотите жить в гармонии с собственным будущим, инвестируйте в молодые таланты".

Подтвердить эту точку зрения должен сезон Верди. Появляясь в Ковент Гардене, Плачидо Доминго никогда не видит там английских певцов. 10 лет назад, когда Гергиев привез его в Санкт-Петербург, этой звезде пришлось петь с неопробованной местной труппой. "Это стало огромным источником вдохновения для наших молодых певцов - работать с мировой звездой, находящейся в расцвете сил, - рассказывает Гергиев. - Так мы начали работать над Верди".

Но изначально для Лондона он планировал не Верди. Решение было принято после того, как Ковент Гарден мрачно предупредил, что у театра могут возникнуть технические проблемы с двумя крупными постановками: "Игроком" Прокофьева и "Китежем" Римского. Заменив их на "Макбета", "Силу судьбы" и "Бал-маскарад", которые в Лондоне не видели давно, Гергиев добавил к ним "Отелло", "потому что мне хотелось показать, что в России есть великий тенор, Владимир Галузин. Мир должен увидеть, как он поет в этой опере. Я надеюсь, что он -вместе с Хосе Кура - позволит нам чувствовать себя уверенно в ближайшие десять лет, как это делали последние 30 лет Доминго и Паваротти. Я никогда не говорю о трех тенорах - их было только два".

А в следующий раз Кировский появится в Лондоне не скоро. Летом будущего года театр едет в Нью-Йорк, а на 2003 год Гергиев строит глобальные планы в связи с пятидесятилетием смерти Прокофьева, композитора, оперы которого были восстановлены именно им. Кроме того, он готовит масштабный фестиваль в честь 300-летия Санкт-Петербурга, в котором будут задействованы Метрополитен, Венский филармонический оркестр и Ла Скала. "В конце концов, - улыбается он, - город построила Екатерина Великая с помощью итальянских, французских, немецких и английских художников".

Главный парадокс этого экстраординарного музыканта связан с темой роли индивидуума в нашей культуре. С одной стороны Гергиев признает, что судьба Кировского полностью лежит на его плечах. С другой стороны, он утверждает, что "именно чувство коллективного долга делает нас такими сильными". Где-то посередине находится неуловимая истина.