Со времен Прометея люди, эти большие дети, любят играть с огнем. Это опасная игра, ибо похищение небесного огня - дело нешуточное: каждый рискует обжечь пальцы. Атом, который расщепляют, словно раскалывают миндальную косточку, - это тот же огонь. Он есть начало конца, но прежде всего он - символ могущества. Говорят: у кого нет атомной бомбы, того не существует. Каждый человек, каждое государство хочет быть таким же сильным, как его сосед, таким же уважаемым и, может быть, таким же грозным. И если ты не такой мудрый, как швейцарец, швед, итальянец или испанец, то атомная бомба для тебя - единственная визитная карточка, позволяющая войти в царство значимости.

Об этом-то и мечтал Ким Чен Ир, который, подобно всем диктаторам, раздувается, как лягушка из басни. Корейский народ севера (а, может быть, и юга тоже) горд, как Артабан (персидский мудрец, один из библейских волхвов. - Прим. ред.). У Кореи есть бомба - как у США и Китая. Настоящая ли это бомба или просто подмоченная петарда, она, думает Ким Чен Ир, позволяет ему сесть за один стол с Джорджем Бушем. Все есть гордыня в этом дольнем мире. И человека, от которого начинает исходить угроза, начинают наконец уважать. О Северной Корее говорят даже в бедных хижинах! Конечно, есть в этом известная наивность, но патриотизм, несущийся на крыльях тщеславия, весь соткан из наивности. Эта виртуальная бомба становится бальзамом на душу для какого-нибудь крестьянина, удящего рыбу на берегах реки Ялуцзян. Другой крестьянин - на этот раз иранский - тоже надеется, что когда-нибудь его страна будет владеть страшной силой. Забываются и трудности бытия, и повседневные беды.

Но не будем смеяться над другими. Во времена Шарля де Голля нам тоже было немного стыдно за то, что у нас не было бомбы, а вот у американцев, русских и англичан она была. Мы страдали комплексом неполноценности. И пока у нас, наконец, не появилась бомба, мы ощущали себя сиротами. Нам не хватало расположения Зевса-громовержца, чтобы чувствовать себя - благодаря атому - взрослой нацией, которая, чтобы защитить себя, может напугать и отвадить противника, даже если реальных противников у нее нет! Конечно, об этом же мечтают наш иранский крестьянин и его руководители в тюрбанах. Вот откуда простой как мычание вопрос: а чем мы хуже? На этот вопрос трудно ответить, разве что сказать, что бывают нации умные и неумные и что доверить гром и молнии можно только умным нациям. Но, как мы это видели в ХХ веке на примере Германии, от приступов кровавого и разрушительного безумия не застрахованы и умные нации. И вполне можно представить себе, не слишком греша против реальности, что по сценарию, близкому сердцу кубриковского доктора Стрейнджлава, атомное сдерживание перестает подчиняться правилам, лишается тормозов и выходит из-под власти разума. Конечно, равновесие страха труднее поддерживать, когда бомбу имеют 10-12 стран, чем когда их две, а дальнейшее распространение ядерного оружия делает будущее еще более тревожным. Но что мы можем сделать? Почти ничего.

Довольно наивно полагать, что люди всегда способны контролировать то, что ими создано. Часто творение выходит из-под их власти, и нет гарантии, что в один прекрасный день, став всеобщим достоянием, оно не обернется против них. Нам уже не нужен Эйнштейн или Оппенгеймер, чтобы создать атомную бомбу. В фундаментальных исследованиях больше нет нужды: достаточно иметь хорошую технику. И такой отличный технический специалист, как Абдул Кадир Хан, отец пакистанской бомбы, легко смог это сделать. Ему оставалось лишь продавать свое ноу-хау другим. Следует ли посадить его в тюрьму и послать орла клевать ему печень?

Может быть, завтра в бедных и неспокойных странах появятся свои маленькие Ханы. Может быть, их надо заранее исключить из Принстона и отказать им в приобщении к науке, а то и убить их, когда они благодаря приобретенным знаниям станут опасными? И самый лучший физик в мире может быть фанатиком, негодяем или наивным человеком... Наука без совести... К чему она может привести, вы знаете.

Вообще-то все началось с Индии и Пакистана. Именно они открыли дверь перед демонами зависти, которым они захотели уподобиться. Разбирая шекспировские страсти, Рене Жирар придумал теорию миметического желания. Но миметическое желание существует не только в любви, оно проявляется и в политике. Я хочу иметь то, чего страстно желает другой и что явно оставило бы меня равнодушным, если бы другой его не желал, а тем более им бы не обладал. Очевидно, что иранцы не могут понять, почему пакистанцы могут иметь атомную бомбу, и ни у кого это не вызывает возмущения, а они не имеют права даже попытаться ее приобрести.

Ладно бы еще, если бы речь шла о США или России... Но это такая близкая, такая похожая страна, к тому же мусульманская. Дальше все ясно. Каждый претендует на обладание атомной игрушкой, а все вместе стремятся к завершенности. Нации подобны людям - они ревнивы, заносчивы, непоследовательны, подвластны неудержимым капризам. Нет уверенности, что санкций достаточно, чтобы успокоить эти капризы. Остается разве что самим применить атомную бомбу, чтобы помешать приобрести ее стране, которая, на наш взгляд, этого недостойна, хотя это все-таки было бы довольно парадоксальным выходом из ситуации...