Похоже, Ирана боятся. Он внушает страх даже без ядерного оружия - представьте, что будет, "если"... Страх - плохой советчик, он относится к области иррационального. Три столетия спустя после Монтескье и Бодена пришло время покончить с нашими представлениями о "Востоке", навечно и неизбежно обреченном на "деспотизм". Не будем впадать в такую глупость, тем более что у нас имеются наука и пресса. Следует также расстаться с заносчивостью Буланже, который в XVII веке утверждал, будто "история показывает нам Европу, которая всегда была храброй, всегда была свободолюбивой". К тому же появление Америки и установление ею своего господства еще больше усложнили картину...

Спросим себя: почему Иран внушает нам такой страх, порождает у нас такие кошмары? Возможно, тому есть три причины: характер иранского режима, который мы склонны именовать в лучшем случае "теократией", в худшем - "режимом мулл"; возможное наличие у Тегерана ядерного оружия; неприятие этой страной западных - в первую очередь, американских - интересов в регионе и, шире, регионального порядка, что часто проявляется в форме антисионизма и даже (у некоторых лидеров) антисемитизма.

Политическая драма Ирана состоит в том, что в этой стране нет влиятельных и хорошо организованных политических сил "демократизации". Несмотря ни на что, духовенство является силой, пользующейся наибольшим идеологическим, финансовым и, в конечном счете, социальным влиянием в стране, не имеющей настоящей традиции плюрализма и конкуренции (в отличие от Турции). Возможно, склонность Ирана к изоляционизму связана с шиизмом - миноритарным течением в исламе, распространенным и проявляющим свой бунтарских дух и на Ближнем Востоке, в частности, в Ливане и Сирии. В силу идеологии режима Тегеран, безусловно, будет открыто или скрыто поддерживать палестинцев и сирийцев. Азербайджанская и курдская проблемы будут, как это было до сих пор, старательно замалчиваться и сниматься с повестки дня.

"Китайский путь" не только исключает демократизацию режима и находится в противоречии с демократической риторикой: в Иране он совершенно невозможен. Экономические и финансовые инвестиции, в которых он нуждается, натолкнулись бы на антизападничество консерваторов, контролирующих режим. Впрочем, заключая крупные контракты, Тегеран не случайно апеллирует к Японии, которую он фактически рассматривает как модель для подражания, поскольку ей удалось осуществить синтез традиций, уважения к культуре и экономического развития. Экономическая открытость Тегерана в отношении США неизбежно повлекла бы за собой политическую либерализацию, проводником которой стала бы диаспора в Лос-Анджелесе, а это не отвечает интересам правящего клана. Гипотеза, согласно которой консерваторы, потеснив реформаторов, теперь сами возьмутся за проведение реформ, выглядит чересчур оптимистичной.

Парламентская система ИРИ в том виде, в каком она функционирует сейчас, отражая прежде всего игру соперничающих клерикальных группировок, пока не оставляет возможности для политической смены власти демократического типа. Вместе с тем, конечно, было бы неправильным забывать, что Иран - одно из мусульманских обществ, в которые, как в Турцию и Марокко (но совершенно не так, как в эти две страны), очень глубоко проникла демократическая идея.

Что касается ядерной темы, то независимо от того, идет ли речь о США, Иране, Северной Корее, Пакистане или Израиле, всегда тревожно иметь дело с государством, обладающим таким страшным оружием - как и другими, "конвенциональными" видами оружия, которые становятся все более разрушительными. Никогда нельзя быть уверенным, что одно государство всегда использует его исключительно ради блага человечества, во имя добра, свободы или разума, а другое государство - во имя зла, разрушения и безумия: границы между этими понятиями иногда расплывчаты и спорны. Правда, в данном случае подчас прямолинейная, двусмысленная и явно неуклюжая политика иранских руководителей вызывает определенную обеспокоенность. Но ошибка состоит в том, что об антизападничестве нынешнего иранского режима часто судят по аналогии с его отношением к Израилю, а это отношение тут отождествляют с антисемитизмом. Но этот антисемитизм развивался в ином контексте, чем на Западе: в отличие от Германии, Польши и Франции, мусульманские общества являются прежде всего наследниками империй, которые практиковали либо авторитарную светскость, либо "светскость в рамках дозволенного" и долго оставались чуждыми европейской модели государства-нации, к счастью, импортированной ими достаточно поздно. Иран и сегодня не хочет идти на "этнизацию" своей политики.

Хотя иранский режим сегодня ощущает себя в одиночестве, американская политика в регионе ему знакома. Как можно заставить иранцев забыть об эпизоде с Моссадеком (1951) - этом поворотном событии, которое могло стать решающим в демократической жизни Ирана в ХХ веке, и о грубой реакции со стороны ЦРУ, усмотревшего в национализации нефти угрозу американским интересам? Как объяснить миролюбивую позицию США в отношении Эр-Рияда, политика которого в неизмеримо большей степени подчиняется нормам религии, чем политика Тегерана? Поэтому не будем способствовать еще большей изоляции и очернению Ирана: единственной разумной политикой для европейских стран было бы, пока не поздно, сделать все возможное - не поступаясь ценностями демократии и прав человека, - чтобы сохранить диалог с этой страной, обладающей тысячелетней историей и культурой, и во что бы то ни стало помочь ей интегрироваться в жизнь региона и международного сообщества.

В недавно опубликованной статье под заголовком "22 августа" знаменитый Бернард Льюис обращает внимание читателя на то, что в исламе, как и в иудаизме и христианстве, существуют представления о космической битве, которая станет знаком конца времен. Это предания о Гоге и Магоге, Антихристе, Армагеддоне, а у шиитов - вера в ожидаемое возвращение "сокрытого имама", которая приведет к окончательной победе сил добра над силами зла, как бы они ни назывались. Очевидно, заключает исламовед, что Махмуд Ахмадинежад и его сторонники верят, что эти времена настали, что решающая битва уже началась и идет полным ходом. У нее даже может быть точная дата, к которой иранский президент обещал приурочить свой окончательный ответ США по поводу ядерного досье: 22 августа.

Чем примечателен день 22 августа? В 2006 году 22 августа соответствует 27-му дню месяца раджаба 1427 года по исламскому календарю. По традиции, широко распространенной среди мусульман, в эту ночь пророк Мухаммед оседлал крылатого коня Бурака, чтобы отправиться сначала к "мечети отдаленнейшей" (считается, что она находилась в Иерусалиме), а потом в рай, откуда он вернулся. Безусловно, его можно рассматривать как подходящий день для того, чтобы сделать его датой апокалиптического конца существования Израиля, а то и всего остального мира. Впрочем, свою статью Бернард Льюис заканчивает довольно осторожно... и оптимистично: "Нет никакой уверенности в том, что Ахмадинежад готовится осуществить столь катастрофическую операцию именно 22 августа".