Радиоактивная угроза в разрезе историй о ядовитом луке, может быть, и смешна, но во времена Чернобыля распространился слух о том, что зелень с крупными листьями является более ядовитой, и тут же все начали заполнять свои корзины цикорием и редисом. При этом плохо пришлось шпинатам, салатам, в самом худшем положении оказались грибы - химические лаборатории в миниатюре, накопители самой разной гнусности, пришедшей с Востока.

Любопытно, что самая технологичная катастрофа привела к появлению, по крайней мере у нас, в апреле 1986 года не городских легенд, а легенд деревенских, огородных: мол, яд должен метаболизироваться или даже изгоняться через желудочно-кишечный тракт. И действительно, пища была, вероятно, единственным самым доступным и бытовым способом понять то, чего в действительности никто не понимал.

Когда-то Хиросима и Нагасаки не были такими уж давними по времени событиями. Ядерная энергия для того, кто пережил войну или у кого родители пережили войну, означала разрушение, катастрофы, выжженную землю. Но к моменту Чернобыльской катастрофы эти переживания превратились в книжные картинки, а то, что происходило в те дни, производило впечатление существования неведомого, коварного, бестелесного врага, который переносился с ветром. Тот, кто помнит о землетрясении, или пожаре, или наводнении, и даже химической аварии с выбросом диоксина, понимают, что речь идет об природных процессах, о химических формулах, ставших уже хорошо знакомыми, но все, что касалось радиации, было неизведанным, незнакомым, более головокружительным, чем морские бездны, более чуждым, чем космические монстры, это был загадочный враг, который, ко всему прочему, пришел со стороны врага, Советского Союза. Угроза, передающаяся по воздуху, неощутимая, без запаха и вкуса, не воспринимаемая человеческими органами чувств и не поддающаяся обычному пониманию: виртуальная угроза.

Тот Чернобыльский апрель стал, по-видимому, первым случаем, когда мы все вместе, ни слова не говоря, испытали ощущение виртуальности. И не то чтобы ощущался недостаток в информации, напротив, прозвучал четкий и страшный сигнал тревоги, было известно о погибших, эвакуированных, о рисках, подробно рассказывалось о направлении распространения загадочных и смертельно опасных радиоактивных частиц. Но, когда тебе кажется, что ты живешь в фантастическом фильме, то прислушиваешься не к научным версиям, а к тому, о чем говорят вокруг. Так продолжалось несколько недель, не больше. А потом мы все опять начали есть салат, и продолжаем его есть и теперь, несмотря на то, что и через 20 лет после аварии последствия выброса радиоактивных веществ продолжают отражаться на флоре и фауне.

Если оставить в стороне рацион питания, то в Италии эффект Чернобыля проявился в двух конкретных формах. Первая: широкая волна усыновлений и попечительства над детьми с Украины, которая не завершилась и после того, как сигнал тревоги перестал звучать. Вторая: единодушное голосование на референдуме 8-9 ноября 1987 года о запрете на использование атомной энергии. Следуя результатам этого референдума, в 1988 году правительство Италии в рамках принятия нового "Национального энергетического плана" ввело мораторий на использование технологий расщепления ядра в качестве источника энергии и одновременно объявило о начале реализации программы по прекращению производства ядерного топлива.

Несколько месяцев назад автор статьи провела небольшой опрос, как показалось, весьма показательный: 20 лет спустя после того референдума в ходе радиопередачи по ядерной проблеме практически все слушатели проголосовали в пользу атомной энергетики. А во времена Чернобыльской катастрофы атомная энергетика означала войну, страх перед возможностью войны. Но сегодня война - это другое, или она где-то там, и теперь ядерная энергия означает энергию. Ту, которой не хватает, и это обстоятельство также вызывает страх.