Это история может показаться сюжетом приключенческого романа или какого-нибудь мексиканского телесериала, однако она произошла на самом деле и не в очень далеком прошлом.

Ребенок, сын влиятельного семейства, рождается инвалидом, по политическим причинам его разлучают с матерью, которой говорят, что он умер, и заточают в детский дом, где ему суждено медленно умереть, так и не узнав своих корней. Однако ему удается выжить, и тридцать лет спустя он узнает правду и даже снова обретает мать.

Эта невероятная история, рассказанная от первого лица главным героем, имеющим звучное испанское имя Рубен Давид Гонзалес Гальего. Он русский писатель, неординарный дебютант, который двумя пальцами (остальное тело парализовано от рождения) напечатал свою автобиографию под названием "Белое на черном" (самый вероятный кандидат на получение премии "Букер" 4 декабря).

Однако его труд - это не мелодрама в стиле "Железной маски", это, скорее, "Один день Ивана Денисовича", рассказ человека, который попал в Гулаг с рождения.

Он родился в неудачном месте, в Москве, и в неудачное время, в 1968 году, когда его дедушка Игнасио, генеральный секретарь коммунистической партии Испании, был озабочен более важными проблемами, нежели судьба нежеланного внука-инвалида.

"Внуки генеральных секретарей не могут быть инвалидами", - говорит Рубен, пряча за иронией холодную ненависть по отношению к этой идеологии, которая разрушила его жизнь. Его мать Аврора была послана в Москву на "перевоспитание", после того как она слишком надышалась свободного парижского воздуха. В столице коммунизма она познакомилась с партизаном из Венесуэлы. В результате страстной любви родились два близнеца. Первый умер спустя десять дней после родов, второй страдал церебральным параличом.

Когда Игнасио Гальего осудил советское вторжение в Чехословакию, а Кремль в ответ предал анафеме "еврокоммунистов", в личную трагедию семьи вмешалась политика. Аврора фактически становится заложником в Москве, и однажды ей говорят, что ее сын умер в больнице ЦК. Тело ей не показали и даже не дали свидетельство о смерти.

С этого момента для маленького принца из великой коммунистической семьи начинались традиционные для советских инвалидов мучения с постоянными переездами между детскими домами, больницами и приютами, где две ложки гречневой каши уже были лакомством и где попрекали даже тем малым, что давали, говоря, что они отбирают еду к у космонавтов.

Таким, как он, общество, которое стремилось к совершенству, могло предложить лишь изоляцию. Нельзя было выйти, увидеть небо, посмотреть город, даже написать семье, естественно тем, у кого она была. Писать письма разрешалось раз в неделю, воспитатели их прочитывали и рвали те, в которых дети осмеливались жаловаться.

Тех, кто протестовал, отправляли в сумасшедший дом. Но даже тех, кто не протестовал, считали умалишенными, зачастую лишь из-за дефектов речи. Несмотря на то что Гальего был лучшим в классе, он носил на себе ярлык умственно отсталого. "Если я не мог ходить, значит я был идиотом", - говорит он сегодня о доктрине советской медицины.

То был мир неописуемой повседневной жестокости, в котором врачи, стоя рядом с 15-летним больным, обсуждают, сколько он еще протянет, месяц или два, и в бюрократическом споре пересылают его из одного заведения с другое. Садистская система, где идеология обрабатывала даже паралитиков.

Рубену не разрешили переписываться с испанской девушкой, с которой он познакомился случайно. Ему заявили, что "любой иностранец может оказаться шпионом". Ад, где возможность ползком добраться до двери и увидеть небо считалась везением.

А тем временем его дед Игнасио встречался со своим другом Пикассо, избирался в парламент, возвращался в Москву, чтобы пожать руку Горбачеву. Его даже показали по телевизору. В приюте Гальего в шутку спрашивали: "Это твой дедушка?" "Если бы он был моим дедушкой, я бы не гнил здесь вместе с вами", - отвечал им Рубен, еще не зная, что шутка его товарищей была правдой.

До 6 лет Рубен мечтал увидеть свою маму, пока ему не объяснили, что она "чернозадая путана", которая его бросила. До 9 лет он мечтал научиться ходить. Когда же понял, что ему это никогда не удастся, он начал мечтать об Америке: "Мне рассказали, что в Америке нет инвалидов. Их убивают. Если рождается инвалид, то врач делает ребенку смертельную инъекцию. Я хотел поехать в Америку".

В это детском лагере смерть была повседневным явлением, и Гальего рассказывает о ней с простотой человека, который познал ее, начиная с самого детства. Он тоже должен был умереть. Об этом ему говорили санитары, почти с любовью: "Бедняжка, будем надеяться, что ты скоро умрешь и перестанешь страдать сам и мучить нас".

В 10 лет он получил этому подтверждение от одной воспитательницы, которая сказала ему, что у таких, как он, которые не могут зарабатывать на жизнь, есть только одна перспектива - дом престарелых, где человек за несколько месяцев умирает от истощения и отсутствия ухода. "Когда мне будет 15 лет, меня тоже отправят туда умирать?", - спросил он. "Конечно", - ответила ему женщина.

Но Рубен не умер. Он - один из немногих выживших среди своих товарищей по несчастью. "Мы были веселые, добрые, умные, мы хотели жить. Мы могли быть будущими физиками, химиками, биологами, математиками и даже поэтами. Им не удалось убить нас всех. Они меня убили не до конца". Заслуга, говорит он, взрывной смеси из андалузийской, баскской, индейской и негритянской крови.

Он опустился вплоть до самого нижнего круга ада, чтобы рассказать о части неизвестного Гулага, сохранившейся вплоть до наших дней.

В предисловии к своей книге он пишет: "Я герой. Быть героем легко. Если у тебя нет рук и ног, то ты либо герой, либо труп. Если у тебя нет родителей, то можешь полагаться на свои ноги и руки. И быть героем. Ну а если у тебя нет ни рук, ни ног, да к тому же ты сирота, то просто обречен быть героем до конца своих дней. Или сдохнуть. Я стал героем. Просто у меня не было другого выбора".

Его "Белое на черном" - книга из 200 страниц, которая действует как нокдаун. Изобличает с такой же силой, как "Архипелаг Гулаг", говорит о насилии системы, которая перемалывает тех, кто отличается от массы, так же, как "Полет над гнездом кукушки". Она написана ясным, четким, почти телеграфным языком человека, который печатает двумя пальцами свою личную "черную книгу" коммунизма.

Кажется невозможным, противоречащим канонам жанра, однако его история имеет счастливый конец. Рубен не просто смог выжить: он выучился, женился, у него две дочери, он поехал в Америку, где открыл для себя мир, в котором таким, как он, помогают, ободряют, восхищаются.

У него появилось инвалидное кресло и компьютер. Он нашел свою мать и сейчас живет вместе с ней в Мадриде. Он написал книгу, которая вызвала ажиотаж. Своим друзьям, которые звонят ему из России и спрашивают: "Как дела?", он отвечает: "Я жив!".