Российским обществом правит жестокость. Солдаты умирают в казармах, из Чечни они возвращаются бесчувственными монстрами и терроризируют свои семьи. Заказные убийства - в порядке вещей. Сцены беспощадных будней

Убогая душевая воинской части 5599 в чеченском селе Брагуны была последним местом, в котором побывал на этом свете 20-летний солдат срочной службы Илья Кузнецов. 30 июля 2002 года его сослуживец Азис Музафаров встал у выхода, преградив ему путь, и со всего маху ударил Илью в грудь, чтобы, как позже было написано в отчете о результатах расследования, "подчинить его своей воле". Затем он наступил упавшему навзничь солдату на живот.

В 11 часов 15 минут Илья умер в казарме "на службе Отечеству". Как показало вскрытие, смерть произошла от внутренних травм: желудка, сердца, кишечника и селезенки. Вечером виновник происшествия строго-настрого приказал остальным солдатам молчать об избиении. Первый официальный диагноз звучал как "сердечная недостаточность".

Командир части не позволил допросить ни одного свидетеля. Рядовая смерть вне зоны боевых действий не должна была стать причиной неприятностей. "Лес рубят - щепки летят", - такая пословица есть и у русских. Родители Ильи узнали о смерти сына, произошедшей якобы от разрыва сердца, 31 июля из телеграммы. Но один из солдат не захотел держать язык за зубами. Суда избежать было уже невозможно. Во внутреннем отчете о результатах расследования, проведенном военными, были отмечены такие недостатки, как отсутствие в части мер воспитательного характера, контроля и дисциплины.

Российским вооруженным силами "свойственны не только кражи и грабежи", как жаловался даже бывший начальник Генерального штаба Анатолий Квашнин. Несостоятельность руководства проявляется повсюду. В прошлом году, по официальным данным, вне зоны военных действий армия потеряла 674 человек. При этом неправительственная организация Комитет солдатских матерей, которая защищает права военнослужащих, считает, что на самом деле потери в три раза выше. Официально сообщается о 216 убийствах (в бундесвере, численность которого в четыре раза меньше, было только одно). Число самоубийств в первом полугодии 2004 года выросло примерно на 38% и составило 109 случаев. Чаще всего, как утверждает военная прокуратура, им предшествуют истязания со стороны сослуживцев или же за ними кроются убийства.

Друзья ставят у могильной плиты пластиковый стаканчик с водкой

"Россия всегда с кем-нибудь воевала, - говорит Елена Филонова, юрист из организации солдатских матерей Петербурга. - Патриотизм, так нас учили с детства, - это готовность умереть за Родину". Милитаризация советского общества начиналась уже в детском саду, где малыши учили военные стихи ко дню Советской Армии и играли в танки. При этом говорилось: "Солдат подрастает".

Воспитание готовности к обороне включало в себя умение пройтись ровным строем перед директором школы, а апогеем социализации во всеобщем равенстве была военная служба. Для многих применение физической силы становилось нормальным проявлением человеческих отношений. И сегодня военная служба в России считается школой мужества.

Примерно треть всех военнообязанных, преимущественно выходцев из бедных сельских семей, проходит через "школу жизни". Остальные избегают службы, так как учатся в вузах или имеют плохое здоровье, кое-кто откупается, давая взятки коррумпированным офицерам из военкоматов. Российские вооруженные силы снова стали настоящей рабоче-крестьянской армией с сомнительным "призывным материалом", как называют призывников армейские бюрократы. Среди призывников, пришедших в армию прошлой осенью, каждый пятый не имел даже среднего образования, у каждого двадцатого за спиной уже было криминальное прошлое.

В вооруженные силы притекает агрессивность общества, возвращаясь затем обратно многократно усиленной. "Наша армия - это школа выживания", - с сарказмом замечают в Комитете солдатских матерей. Илья Кузнецов этого испытания не выдержал.

"У нас отняли возможность праздновать день рождения нашего единственного сына, - тихо говорит его мать Елена. - Вместо этого мы до конца своих дней будем отмечать день его смерти".

30 июля семья Кузнецовых собралась в городке Выкса на юге Нижегородской области. В комнате Ильи в красном углу перед его фотографией, на которой он запечатлен в военной форме, горит свеча. Жара проникает через открытые окна, потолочный вентилятор гудит в такт с всхлипываниями женщин.

"Столько ребят гибнет от наркотиков, что моя соседка сказала: "Радуйся хотя бы, что твой внук умер за родину", - рассказывает бабушка Ильи. Насилие процветает повсюду. "Совсем недавно девятиклассники в Выксе до смерти забили одного мужчину, потому что тот назвал их козлами", - говорит она, качая головой.

Во внутреннем расследовании погибший Илья характеризуется как "спокойный, ровный, с чувством собственного достоинства". Он непременно хотел попасть в армию - в маленьком городке уклоняться от военной службы не принято. В любом случае, денег, чтобы откупиться - такса в областном центре составляет пять тысяч долларов - у него не было. Отец даже не смог заплатить полторы тысячи долларов, которые требовал майор из части, куда попал Илья, чтобы сына не посылали в Чечню. На рынке рабов, процветающем в российских вооруженных силах, они за 300 долларов договорились об отправке Ильи в медицинские войска. Но это его не спасло.

Тяжелой поступью родственники Ильи направляются в кафе-буфет, где официантки носят короткие фартучки, а алюминиевый прибор состоит лишь из ложки и вилки. Вместе с его друзьями они в память о погибшего молча поднимают стаканы с водкой. Потом едут на лесное кладбище.

Могила Ильи находится среди сосен и берез, которые растут на песке. Это место удалось получить дедушке благодаря его связям в городской администрации. Друзья ставят у могильной плиты пластиковый стаканчик с водкой. Потом кладут кусок хлеба, немного кутьи, взятой из кафе, конфеты и зажженную сигарету. Дым от нее поднимается вверх мелкими кольцами. "Это Илья курит", - говорит его друг.

Дедушка, который 40 лет отдал коммунистической партии, не понимает сегодняшней жизни. "Раньше такая смерть была серьезным происшествием, - говорит он, - а теперь это норма".

Солдат должен уметь переносить боль

Насилие в армии в результате перемен в обществе в 1990-е годы достигло нового уровня жестокости. В тоталитарном и полностью закрытом от общественности мире казармы старослужащие полностью подчиняют себе молодых солдат. Эту неформальную иерархию все называют дедовщиной, и только Министерство обороны настаивает на формулировке "неуставные отношения".

Двухгодичный срок службы делится на четыре полугодия: Во время двух первых солдат, которого называют "дух", "череп", "слон" или "шнурок", обречен на унижение и пытки. После того как старослужащие выбьют из него гражданскую систему ценностей, он в течение двух последних полугодий уже сам получает удовольствие от истязаний. К этому времени он становится "фазаном", или "дедом".

Многие офицеры довольны дедовщиной, которая напоминает им неписаный распорядок иерархии в исправительных заведениях. Они могут спокойно отдаваться побочным занятиям, в то время как "деды" обеспечивают дисциплину в казармах. Система насилия все чаще базируется на этнической основе: прежде всего это касается солдат-мусульман из Дагестана, которые часто терроризируют сослуживцев славянского происхождения.

Дедовщина наблюдалась в Советской Армии уже в 1960-е годы, что подтверждают рассказы о краже старослужащими обмундирования и об их хулиганских поступках.

"Во времена Сталина офицер, как и солдат, еще был крепостным и жил в казарме, - рассказывает военный эксперт Александр Гольц. - Из страха перед наказанием он лично заботился о дисциплине. Однако после некоторой либерализации советского общества офицеры почувствовали себя свободнее и передали заботу о порядке в казарме солдатам второго года службы".

До сих пор в российских вооруженных силах, в отличие от западных армий, отсутствует предназначенный для этой цели отдельный класс унтер-офицеров.

Российская армия даже в своем внутреннем уставе зафиксировала положение о том, что солдат должен стойко переносить тяготы и лишения. Умение терпеть боль является неотъемлемой частью солдатской службы и необходимо для закалки воина. Отпуск с возможностью съездить на родину - это редкость, денежное довольствие при скудном продовольственном обеспечении - скорее милостыня.

Когда-то генерал-лейтенант Владимир Шаманов похвалил своих стоиков в форме: "Вы не найдете воина более невзыскательного, готового к самопожертвованию и умеющего приспосабливаться к любым условиям, чем русский ".

Как живется солдатам в казармах по ту сторону занавеса, офицеры с их круговой порукой тайны пытаются скрыть.

Отдел по связям с общественностью редко оказывается доступным, но, когда это случается, журналистам показывают сборный пункт в подмосковном Железнодорожном. "Служба Родине - святой долг", - написано на плакатах с изображением мужественных солдат, пристально смотрящих наверх. Образцовый объект благодаря "евроремонту" пахнет больше краской, чем потом. В военной часовне на дворе казармы православные священники, которые чувствуют себя связанными культом скорбного воинского самопожертвования, нарисовали на иконе даже славного флотоводца.

Полковник проводит нас по главному корпусу мимо призывников, с которыми обращаются с вежливостью, присущей четырехзвездочным отелям. Под мышкой он держит красную папку с надписью "План по посещению сборного пункта".

Рекламный тур - обыденное дело. В компьютерном помещении, в котором, как на выставке-продаже аппаратуры класса Hi-Fi, пахнет новенькой пластмассой, будущим солдатам предлагаются психологические тесты. "Я почти ежедневно ощущаю сухость в горле", - ставит провокационный вопрос программа. Или: "Я нередко чувствую усталость от жизни и больше не хочу жить".

Для придания достоверности армейской идиллии со сцены иногда выступают ветераны Афганистана и ансамбль песни и пляски пограничных войск. "Из тех, кто защищает Родину, мы просто делаем хороших людей", - удостаиваются похвалы полковника его инструкторы.

Но действительность зачастую оказывается совсем иной. Николай, лейтенант из Горелово Ленинградской области, который отсчитывает последние дни своей службы, формально имеет под своим командованием 60 солдат. Но обычно перед ним стоит не более 30-35 человек. Остальных он даже в глаза не видел. Большинство из них - это жены офицеров, которых попали в список личного состава, чтобы получать деньги.

Кто приходит в армию идеалистом, страдает больше всего

Офицеры бывают на месте редко. "Государство делает вид, что нам платит, а мы делаем вид, что ему служим", - шутят по этому поводу в части. Даже те офицеры, которые учатся в военной академии в Москве, по ночам подрабатывают извозом, а днем спят на лекциях.

"Для этого имеется классический прием, - делится Николай собственным опытом. - К столу при помощи жевательной резинки прикрепляешь карандаш, на него кладешь руку, а голову - на плечо, на котором лежит сложенная пилотка, - и спишь".

Служба, когда проверяющие приходят в часть и требуют установки стендов для наглядной агитации, походит на комедию абсурда. "Мы сколотили стенды, покрасили их, - рассказывает Николай, - а при следующей проверке они нам приказали их разобрать".

Некоторые борются с бессмысленностью армейской жизнь при помощи водки. Один солдат срочной службы из подразделения Николая четыре месяца назад напился и чуть не выбил своему сослуживцу сапогом левый глаз. Другой, тоже пьяный, прошлой зимой за три евро убил своего соседа.

"Где-то 10% приходят в армию идеалистами, - говорит Николай. - Они страдают больше всего". В его подразделении только в первом полугодии было совершено пять преступлений: одна драка, два случая дезертирства, одна кража и один отказ выполнить приказ. Иногда Николай, словно сыщик, ездит по Ленинградской области, чтобы найти беглецов.

В России только за два месяца, март и апрель, свои части без разрешения покинули почти 500 солдат срочной службы. Некоторые берут с собой оружие и при побеге устраивают кровавую расправу: 1 сентября на Дальнем Востоке дезертир застрелил трех милиционеров, когда те пытались его задержать.

Многие бегут, чтобы обратиться в Комитет солдатских матерей. Эту организацию нужно поблагодарить прежде всего за то, что плачевное состояние вооруженных сил стало в обществе темой для обсуждения еще при советском президенте Михаиле Горбачеве. Попытка многих военных выдать протест за женскую истерию, не удалась. Почти каждый второй россиянин знает о Комитете солдатских матерей. Две трети оценивают его деятельность положительно.

В Петербурге табличка на дверях Комитета солдатских матерей пропала уже давно. Бывший штабной прапорщик - крыса, живущая над ними, - отвинтил ее из личной мести. Иногда, когда напьется, он у подъезда пытается надеть наручники на тех, кого считает дезертирами, - пока не придут солдатские матери.

Соседство информационных плакатов, облезлых кресел из кожзаменителя, плюшевых кошек и наполовину сдувшихся воздушных шаров внутри помещения создает впечатление местного церковного праздника. Стену украшают грамоты и жуткие красные часы от "Солидарности", подарок Леха Валенсы.

В начале сентября Комитет солдатских матерей получил международную Аахенскую премию мира. "Это поднимает дух", - говорит председатель Элла Полякова. Потому что будущее возглавляемой ею организации, на эмблеме которой свеча освещает тоннель, скорее мрачное. После того как в январе 2003 года сразу 24 срочника, служащих в железнодорожных войсках, убежали к солдатским матерям, министр обороны Сергей Иванов громко поставил угрожающий вопрос: кто, собственно, их финансирует. Для его подчиненных это прозвучало, как команда "фас". Но при первой проверке правоохранительными органами Полякова отделалась только замечаниями и угрозами.

Слабым, но проникновенным голосом терпеливой миссионерки она информирует дезертиров, которых называет "бегунками", как они могут избежать возбуждения против них уголовного дела. "Наши люди привыкли жить в рабстве, - говорит она. - Мы хотели бы подвести их к тому, чтобы у них проснулось чувство собственного достоинства".

До сих пор солдатские матери, как и в Нижнем Новгороде, собирают в красные папки документы, в основном свидетельствующие об унижениях, страданиях и страхе. Письма, написанные то с орфографическими ошибками и корявым почерком, то аккуратно и правильно, сообщают о непрекращающихся пытках со стороны "дедов": о том, как их бьют сапогом в грудь, ремнем с пряжкой по голеням, палками по почкам и табуреткой по голове. Предусмотрительные мучители обматывают вокруг кулаков мокрые полотенца, чтобы не оставлять синяков. Солдаты-первогодки должны чистить туалеты голыми руками, есть сигареты и пить раствор хлорной извести.

Их заставляют висеть между двумя ярусами кровати, пока у них не иссякнут силы. Как только они падают, их начинают бить. Упражнение называется "сушить крокодила". Чтобы пощекотать нервы, мучители иногда ставят на нижний ярус нож. Если солдат на него падает, в отчете о результатах расследования обычно пишется "неосторожное обращение с оружием". Если жертва после садистской оргии в одной из воинских частей Ленинградской области всего лишь хрипит и харкает кровью, "деды" втыкают ей в грудь иглы и прижигают зажигалкой пятки, чтобы она снова пришла в себя. Когда уже ничего не помогает, они оставляют солдата в покое. Утром он уже мертв.

Гордые ветераны возвращаются домой, но там их презирают

Многочисленные письма приходят от родителей, которые месяцами ничего не знают о своем сыне (в части им отказывают в информации), и от солдат, у которых "деды" постоянно вымогают деньги в сумме нескольких евро. Деньги легче всего "родить", как это называется на сленге, написав письмо родителям. Ведь в армии, где солдатам порой не хватает еды, сильнейшие сами заботятся о своем провианте.

Страшное впечатление производит письмо отчаявшегося солдата, который при обстреле вертолета в Чечне получил ожоги головы и тела. Командование его части отказывается подтвердить его участие в боевых действиях, которое дает право на получение дополнительных выплат. В письме президенту Владимиру Путину он пишет: "Объясните мне, зачем я выжил, если я, женившись, должен на свою пенсию в 22 евро содержать себя, жену и мать. Извините, что я беспокою Вас такой мелочью, но для меня эта мелочь - вся моя жизнь".

Солдатским матерям при всем к ним уважении приходится трудно. Ведь большинство населения по-прежнему воспринимает армию как ключевой элемент российского государства и считает его более важным, чем права личности. Социолог Борис Дубин из аналитического центра Юрия Левады выяснил, что каждый пятый россиянин приветствует укрепление в армии воинственного духа. Это мнение разделяют даже многие представители молодого поколения: 85% высказывается за возобновления в школе уроков начальной военной подготовки. Офицерский корпус по аналогии с советскими временами продолжает считаться авангардом общества.

Этот так называемый авангард пропитан старой русской армейской традицией неуважения к солдату.

"Уже три столетия наша армия держится на использовании человеческой массы, - говорит военный эксперт и журналист Александр Гольц. - Государство заинтересовано в своих подданных в первую очередь как в будущих солдатах. При этом мир офицеров бесконечно далек от мира солдат, от крепостных в форме. С советских времен я еще помню изречение: "Солдаты - это навоз, на котором растет карьера офицера".

Чеченские войны, где офицеры делали себе карьеру, стоили жизни или здоровья больше чем ста тысячам солдат. Число людей в форме, которые прошли через вторую войну, длящуюся с 1999 года, Гольц оценивает в один миллион. Возвращаясь на родину, они приносят с собой насилие и ожесточенность.

Дворец имени Ленина в Нижнем Новгороде давно пора снести. Со стен сталинского колосса, который прежде был оплотом социалистической культуры, штукатурка отваливается целыми кусками. Заколоченные крест-накрест двери загораживают подход к сгнившим лестницам, годами не мытые окна скалятся щербатыми стеклами. Здесь в арендуемой ими комнате за толстыми, как в бункере, стенами, покрытыми плесенью, обосновались ветераны чеченской войны. Они играют в нарды, пьют растворимый кофе и, глубоко затягиваясь, курят. Это их линия обороны против российского общества.

"Ведь снаружи, - говорит Андрей и смотрит в окно как через амбразуру, - нас никто не понимает".

Только в Нижегородской области проживает 20-25 тысяч ветеранов чеченских войн. Около восьмисот объединились в этом союзе, куда их привела солидарность проигравших. "Мы возвращаемся с войны и видим, что другие тем временем сделали карьеру и обзавелись семьей, - рассказывает один из них. - Там мы воевали, а здесь нас обокрали".

Многие ветераны возвращаются с возвышенным чувством собственного героизма - в никуда. У них нет никакого образования, их сплошь и рядом не берут даже охранниками - так раньше обычно устраивались многочисленные ветераны Афганистана. "Мы только и умеем, что взрывать и убивать, - говорит Андрей. - Едва работодатель слышит слово "Чечня", он начинает подозревать, что у меня не все в порядке с головой".

Многих ветеранов обманывают их начальники, они не получают причитающихся им так называемых боевых. Они не ориентируются в правилах мирной жизни. Общество их не уважает, воспринимая как больную совесть вроде бы несуществующей войны.

Многие ветераны воспринимают грядущие к следующему году реформы социального законодательства как дальнейшее унижение со стороны государства. Они потеряют права на получение квартиры, бесплатное медицинское обслуживание и бесплатный проезд на автобусе или метро. Некоторые из этих прав и сейчас существуют только на бумаге.

"Один из нас вернулся без ног, - рассказывает Андрей. - Он жил в каком-то общежитии, как в сточной канаве, спился и умер". Кто постоянно ощущает, что его здоровье не ничего стоит, тот вряд ли волнуется о собственной жизни. "Семь лет он стоял в очереди на квартиру, - продолжает Андрей. - Мы положили его в могилу. Мы выхлопотали ему место на кладбище". Квартиры от государства он так и не увидел.

Некоторые уходят в криминальную среду. Для них характерно состояние аффекта. "Иногда мне хочется взять пулемет и положить весь рынок с торговцами-кавказцами, - соглашается бывший снайпер Николай. - Мы с ними воевали, а они тут жируют".

Один из ветеранов недавно убил свою жену, просто так, когда родственники спали в соседней комнате. "Они в свое время сняли с нас узду, а теперь никто не хочет надеть на нас новую", - говорит Николай. В деревянной шкатулке с врезанным на ней цветочным орнаментом он хранит деньги для тех, кто находится в заключении. Он пишет в лагеря письма, чтобы у ребят не пропал стимул к жизни.

Количество убийств в России в разы больше, чем в западноевропейских странах. Федеральное управление уголовной полиции зарегистрировало в прошлом году в Германии 2541 убийство. В России, где население вдвое больше, их было 31 630. Количество заказных убийств продолжает расти. "Мокруха", как это называется на воровском жаргоне, остается привычным методом некоторых "бизнесменов".

Один московский эксперт, исследующий криминальную среду, считает, что каждый год в результате коммерческих или криминальных разборок жизни лишается от 500 до 700 человек. Иногда заказное убийство оказывается более простым вариантом, чем выяснение отношений через суд, который многим кажется бессмысленным аукционом: в выигрыше от него оказывается всегда тот, у кого больше денег. Потенциальных убийц находят среди бывших бойцов спецназа, для которых профессиональное убийство - это единственный смысл жизни. Цена составляет от нескольких сотен долларов до нескольких сотен тысяч.

Во многих семьях насилие культивируется в течение поколений

Почти никто из солдат после возвращения из Чечни не получает никакой психологической помощи. В Нижегородской области, рассказывает один психолог, на 18 тысяч бывших солдат приходится один военный психиатр. Кроме того, в России не принято и поэтому стыдно обращаться к психиатру. Немногочисленные программы по их интеграции в общество, информирующие военнослужащих, возвращающихся домой, об их правах и предлагающие психологическую помощь, чаще всего финансируются иностранными фондами.

"40% участников войны, по нашему опыту, имеют посттравматические нарушения: раздражение, быстрая утомляемость, депрессия, - рассказывает психолог Жанетта Агеева. - У тех, кто пробыл в Чечне более полугода, очень плохой прогноз". Собственно, лечить надо всю семью. "Ведь жена отчаянно ждет своего мужа, и это страшная нервная нагрузка, - рассказывает Агеева. - Но он приходит совсем другим. Из разочарований и размолвок произрастают глубокие конфликты и агрессия".

Так насилие проникает из армии в общество. Побои и система верховенства физической силы становятся благодаря "школе жизни" всеобщей моделью, верность которой на гражданке сохраняют многие из демобилизовавшихся. Ежегодно, по оценке правозащитных организаций, в России от домашнего насилия погибает 14 тысяч женщин. Ежедневно 36 тысяч женщин сносят побои от своих официальных или гражданских мужей. Почти каждая пятая женщина регулярно подвергается жестокому обращению или сексуальному насилию. Выходом, облегчающим жизнь, часто является алкоголь. Если водки под рукой нет, вместо нее пьют одеколон, тормозную жидкость или дихлофос.

Многие милиционеры считают "бои на сковородках", как они часто называют домашнее насилие, семейным делом, тем более что такие случаи могут, что нежелательно, испортить статистику участка. Они или считают женские обвинения надуманными или возлагают вину на саму жертву.

"Бьет - значит, любит", - нередко повторяют в стране, где применение мужчиной силы даже пословица считает доказательством любви. Уже "Домострой", книга XVII века, определявшая правила жизни в семье, предписывал мужчинам использовать меры физического воздействия, а дети, согласно тому же источнику, должны были бояться своих родителей.

Большинство женщин в финансовом отношении зависит от своих мужей. Кроме того, общественное мнение осуждает разведенную женщину, отказывая ей в порядочности и праве называться хорошей матерью. Многие предпочитают молча страдать и считают положение жертвы частью своей женской доли.

Если они в конце концов расстаются с мужьями, их муки зачастую только начинаются. Помощь они, чаще всего, находят в лишь в немногочисленных женских неправительственных организациях. В суде найти защиту практически невозможно, поиски квартиры тоже обычно заканчиваются безрезультатно. В 12-миллионной Москве нет ни одного "женского дома" - по всей России их только двенадцать.

Насилие в семье - это все еще запретная тема. Замужние женщины об этом почти не говорят. Валентина Лотц, молодая предпринимательница, настолько самостоятельно шагает по жизни, что в 23 года она нашла мужество расстаться со своим другом и рассказать об этом. Он, будучи милиционером, принимал участие в спецоперациях в Чечне, но никогда не рассказывал ей никаких подробностей. "Я прошел через эту грязь, - сказал он однажды, - и хочу тебя от нее защитить".

После того как он вернулся, ему казалось, что больше никто не хочет подать ему руки. Об обещанном курсе реабилитации не было и речи. Однажды он сделал запись в дневнике Валентины: "Я не виноват, что меня втянули в эту войну, в том, что я убивал для этого государства. Почему вы вытираете о нас ноги?"

Все чаще он безо всякой причины подозревал Валентину в неверности. "За этим скрывался огромный страх возможной потери, - рассказывает Валентина. - У него, как и у многих, вернувшихся из Чечни, осталось глубокое недоверие и пронизывающий взгляд, которым он пытается оценить всех и каждого. Люди для него делятся исключительно на друзей и врагов. Бывали случаи, когда он взрывался, а позже не мог об этом вспомнить".

Однажды ночью он устроил ей сцену. Она испугалась, тем более что служебное оружие он хранил дома. Когда она захотела уйти из квартиры, он попытается надеть на нее наручники. Она упала и ударилась головой о стену. Тут он оставил ее в покое. Она провела ночь в страхе, не сомкнув глаз, и следующим утром убежала.

"Если мужчина однажды поднимет на меня руку, я уйду", - говорит Валентина. Когда ее друг захотел расправиться с мнимым соперником, директором фирмы, где она тогда работала, его сослуживцы своевременно отобрали у него пистолет. Позже он снова попросился в Чечню - это было для него единственным способом решения домашних проблем.

Во многих семьях насилие культивируется в течение поколений. По данным, собранным Московским центром толерантности, 90% детей семей, где царствует насилие, склонны к жестокости. Побои, лишение еды и различные запреты - такие наказания приняты почти в каждой второй семье. Число родителей, лишенных родительских прав, возросло с 1996 года в четыре раза.

"Мы только начинаем понимать, что ребенка нельзя воспитывать криками и побоями", - говорит психолог Ольга Недосекина из организации "Врачи без границ". В России ежегодно два миллиона детей становятся жертвами различных форм домашнего насилия. Две тысячи умирают, 50 тысяч убегают из дома.

Арестованных душат, пока те не потеряют сознание, или делают вид, что собираются их убить

Бельгийское отделение "Врачей без границ" уже год пытается помогать московским беспризорникам. Команды психологов, состоящие из одного мужчины и одной женщины, регулярно обходят вокзалы, подземные переходы у Красной площади и места поблизости от ресторанов "Макдональдс", где дети просят милостыню или ищут возможность подработать. На сегодняшний день они предприняли попытку помочь более чем 500 детям, преимущественно в возрасте от 14 до 17 лет, в основном советами, где можно получить еду и одежду и как вернуться домой.

"Мы - форпост общества, - говорит Недосекина, - в первую очередь, мы их выслушиваем, потому что больше этого никто не делает.

"По некоторым оценкам, в настоящее время на улице живет больше детей, чем в 1920-е годы, после гражданской войны. В Москве их, наверное, несколько десятков тысяч. Большая часть беглецов из провинции. Некоторые из них закончили всего лишь один-два класса начальной школы. Они бегут прочь от родительских побоев, от голода, потому что дома в холодильнике стоит только водка, и от отцов, которые заставляют их выпивать вместе с ними. Родители зачастую не имеют хорошего образования и после развала Советского Союза чувствуют себя никому не нужными", - подводит итог Недосекина.

Как и их родители, которые медленно спиваются, дети тоже склонны к агрессии против самих себя. "У многих на руках полно шрамов от ран, которые они наносят себе сами, - рассказывает Недосекина. - Государство, которое у нас является огромной и ужасной машиной, им никак не помогает. Оно все еще рассматривает ребенка как объект, который ему принадлежит, но не как личность".

Большую часть своей социальной ответственности государство перекладывает на милицию. Она должна ловить беспризорных детей, чтобы возвращать их в детские дома или обратно, в семьи алкоголиков.

Но и сама милиция является источником насилия. Многие армейские офицеры завершают свою военную карьеру в милиции. В Нижегородской области около 70% милиционеров раньше служили в Чечне. Некоторые, вернувшись на родину, предпочитают насильственные действия как метод решения проблем или ведения допроса. По данным аналитического центра Юрия Левады, каждый четвертый россиянин признался, что испытал на себе физическую силу сотрудников милиции.

"Во время опроса, проведенного среди 620 врачей службы спасения и сотрудников больниц скорой помощи, 50% респондентов признали, что истязание арестованных они считают широко распространенным явлением или, более того, повседневной практикой", - резюмирует социолог Дубин.

Насилию со стороны милиционеров чаще всего подвергаются пьяные, которые, помимо всего прочего, придя в себя, зачастую не обнаруживают в своем кошельке ни копейки. Избиение чаще всего практикуется при аресте, но также и для того, чтобы выбить признание.

В последние годы правозащитники фиксируют наиболее часто встречающиеся методы допроса, применяемые российскими милиционерами. Обвиняемому, сидящему по-турецки, сгибают голову к ногам. Потом один из милиционеров ставит ему на спину стул и сидит на нем час или два. Других арестованных душат, пока те не потеряют сознание, или делают вид, что собираются их убить.

Популярна угроза пыток, как у "чехов", то есть чеченцев. Милиционеры надевают на жертву противогаз и перекрывают подачу воздуха или подносят электроды к мочкам ушей, чтобы жертвы испытали удар электрическим током. Они называют это "звонком Путину".

За последние месяцы милиционеры московского метрополитена отличились особой жестокостью. В начале августа один из них без предупреждения выстрелил в рот таджикскому нелегалу. Двумя месяцами раньше другой милиционер забил до смерти 27-летнего пьяного. В конце июля три милиционера избили татарского гастарбайтера, потому что у него при себе не было требуемых документов. Врачи зафиксировали у него внутренние кровотечения и многочисленные кровоизлияния. Жертва умерла в тот же день.

Каждый пятый московский милиционер прошел через Чечню. Российское общество привыкло к насилию, издевательствам со стороны милиционеров и бесконечной войне в Чечне. Социолог Дубин говорит об особой форме шизофрении, когда люди из страха перед насилием активно приветствуют насилие в целях наведения порядка.

"От 15 до 25% опрошенных считает, что милиционеры имеют право применять физическую силу в отношении задержанных, подозреваемых в угоне автомобиля или в торговле наркотиками, - рассказывает Дубин. - Характерно, что эти люди охотно делятся своими мыслями, - продолжает он. - Большинство же, взращенные советской тоталитарной системой, самоустраняется и занимает пассивную позицию. Гражданского общества как такового не существует".

С чувством беззащитности соседствует понимание того, что за помощью можно обратиться только в милицию. Это еще больше снижает самооценку человека.

Как ответная реакция еще больше растет милитаризация общества. Законопроект об обязательной начальной военной подготовке в школе, которая, по словам Путина, "не повредит", уже лежит в парламенте. Один из депутатов приветствовал его словами: "Мальчики должны учиться обращаться с оружием и привыкать к шуму боя".

Восторги от успехов детей, научившихся разбирать автомат Калашникова, вряд ли умерит смерть студента, погибшего в Рязани во время военно-патриотических учений. Или смерть 16-летнего школьника, который задохнулся во время кросса в противогазах в детском военном лагере в сибирском Ханты-Мансийске. Ответственные офицеры слишком долго не позволяли снять противогаз, а медицинская помощь отсутствовала.

При всем том глава местного управления народного образования не хочет отказываться от детских военных лагерей. "Это наша визитная карточка", - говорит он. Через несколько недель после смерти мальчика губернатор Ханты-Мансийска был отмечен за то, что его регион является ведущим в деле патриотического воспитания.

В результате более чем десятилетней борьбы различные неправительственные организации смогли добиться от российского государства принятия закона об альтернативной службе. Однако лоббистам из Министерства обороны в результате изнурительной войны на парламентском фронте удалось добиться того, чтобы таковая превратилась в своего рода наказание: уклонистам приходится доказывать свои убеждения и вместо 24 месяцев служить до 42. К весне от желающих попасть на альтернативную службу поступило всего полторы тысячи заявлений.

Реформа вооруженных сил закончилась, не успев начаться

Офицеры из Министерства обороны боятся любой реформы, но, прежде всего, перехода к профессиональной армии. Многие все еще представляют любой военный конфликт как огромное танковое сражение и несмотря ни на что продолжают отстаивать массовую армию, за которую, как свидетельствует известный анекдот, выступал также сталинский маршал Георгий Жуков: "Чего вы жалеете солдат? У нас даже бабушки рожают".

Офицеры признавались журналисту Гольцу, что на чеченской войне легче иметь дело с 18-летними юношами. "Они вообще не понимают, что такое смерть, и от страха перед командиром готовы выполнить любой приказ", - передает его слова Гольц.

Другие используют армию в качестве магазина самообслуживания. Счетная палата ежегодно выявляет многомиллионные растраты; многие финансовые потоки замаскированы лучше, чем воинские позиции. Только коррумпированный рынок откупа от военной службы оценивается от 600 до 800 млн долларов в год. Офицеры посылают своих солдат в качестве бесплатных рабочих рук на строительство собственных дач или продают их за бесценок в качестве чернорабочих на заводы или сельскохозяйственные предприятия.

"Армия служит не защите от потенциального противника, а личным интересам офицеров", - свидетельствует Гольц.

Сегодня министр обороны Иванов уже не вспоминает об утвержденном правительством в ноябре 2001 года плане по ликвидации всеобщей воинской повинности. В январе он заявил, что фундаментальная реформа вооруженных сил завершена, хотя она еще не начиналась. Модернизация вооруженных сил потерпела в России неудачу. Страдания в казармах и квартирах продолжаются.

После посещения кладбища в годовщину смерти Ильи Кузнецова его родители дома листают книгу памяти, в которой почти 50 имен солдат, живших в Выксе и погибших на военной службе; книгу, изданную Комитетом солдатских матерей к великому неудовольствию некоторых военных. В ней с героями афганской кампании соседствуют невыразительные официальные черно-белые фотографии солдат, воевавших в Чечне, и тех, кто погиб вне зоны боевых действий, - о последних обычно предпочитают молчать. Книга памяти дает родителям то, чего они не имеют со стороны государства: сочувствие.

Процесс против части, в которой служил Илья, о возмещении морального ущерба, состоявшийся год назад во Владикавказе, в двух тысячах километрах от Выксы, был сорван, поскольку демобилизовавшихся к тому времени преступников якобы невозможно разыскать. Родители Ильи, которые не смогли позволить себе дальнюю поездку, узнали об этом только благодаря солдатским матерям из Нижнего Новгорода. Теперь они пытаются заставить военных прокуроров возобновить расследование. Однако судьи и прокуроры сплошь и рядом живут в доме, принадлежащем гарнизону, рядом с командиром части. Некоторые процессы проходит там по типу междусобойчика. Несчастные родители путаются в дебрях юстиции. Адвокат им недоступен.

"До тех пор пока у нас нет нормального государства, - говорит тетя Ильи, - у нас не будет и нормальной армии".