В своей статье для The New York Times Владимир Путин чересчур поскромничал - заявил, что подлинно исключительных стран нет, иронизирует обозреватель New York Post Рич Лаури. И возражает: "Российская доктрина исключительности - одна из глубочайших сил мировой истории. Если бы не она, не так много людей столетиями погрязало бы в тирании, небрежно приносилось бы в жертву капризам правителей, доводилось бы до нищеты. Это была основа абсолютной власти царей и советских диктаторов, и ее дух продолжает жить в аморальном, беззаконном правлении главного в России автора статей".

Для российской истории характерно "квазиобожествление" государства, заметил историк Дэвид Сэттер. Миссия государства затмевает такие мелочи, как личная свобода или человеческое достоинство.

На Западе частная собственность была противовесом государственному абсолютизму. В России до конца XVIII века монарх был собственником всего царства, утверждает автор.

В начале XX века люди получили права, но революция почти тут же привела к власти "диктатуру, которая стремилась к полному уничтожению всех намеков на жизнь, независимую от государства". Особая миссия России теперь служила не православию, а марксизму, но индивид по-прежнему считался нулем.

"На этом фоне Путин презирает американскую доктрину исключительности, а российский депутат, узнав о расстреле в центре ВМС, отождествляет ее с массовыми убийствами", - замечает автор. Он признает, что американская культура - "насильственная". "Но у нас также глубоко укоренено наследие свободы", - добавляет обозреватель. Американская политическая культура враждебна автократии и потому глубоко противоречит российской доктрине исключительности, заключает он.