Путин больше не делает из этого тайны - в России вновь создано авторитарное государство. Реакция ЕС на новую российскую самоуверенность должна быть столь же однозначной

План объявлен: каждую неделю милиции Санкт-Петербурга предписано арестовывать по 150 грузин. Пятидесяти из них следует предъявить обвинение в нелегальном хранении оружия, пятидесяти - в злоупотреблении наркотиками; остальным светит скорый суд за нелегальное пребывание в России. Это следует из внутренней служебной инструкции, которая была передана правозащитнику и адвокату Юрию Шмидту. Политики России и Грузии поссорились. Если ты носишь грузинскую фамилию, на тебя ложится солидарная ответственность. Почти 70 лет прошло с тех пор, как в 1937 году диктатор Иосиф Сталин отправлял с подобным плановым заданием сотрудников НКВД на охоту за "врагами народа".

Москва демонстрирует свою архаичную сторону. После убийства журналистки Анны Политковской в Кремле царило молчание. Только за границей Путин был вынужден как-то отреагировать: журналистка, сказал Владимир Путин в Дрездене (его последнем месте службы в качестве шпиона КГБ), не имела никакого влияния на политическую жизнь в стране. Ее смерть принесла России больше вреда, чем это могли сделать все ее статьи вместе взятые. Что ж, слова приблизились к сути политики: разговоры на тему о либеральных и общечеловеческих ценностях, которые Путин обычно вел на Западе, отошли в прошлое. Россия снова обрела уверенность в себе, а вместе с ней и внутреннюю свободу. Мы снова заняли свое место в этом мире и можем говорить то, что думаем.

В ЕС наконец-то обратили на это внимание. За три дня до саммита Россия-ЕС в Финляндии Брюссель назвал вещи своими именами: блокадой на Кавказе Москва хочет задушить Грузию. Это факт, и о нем нужно говорить прямо. И без того Кремль считает политкорректность плодом западного декаданса. На саммите в Лахти ЕС собирается непредвзято обсудить ситуацию с Грузией, поговорить о деле Политковской и поставить вопрос об Энергетической хартии, которую Россия не приемлет. Пришло время изменить стратегию подтягивания к себе России, уходящую корнями в 1990-е годы. Империя не хочет подтягиваться, ЕС в лучшем случае может приблизить к себе Россию только частично, в рамках отдельных проектов. Вежливые напоминания и выговоры ничего не дают, наоборот, Москва в курсе западной импотенции, а собственная репутация волнует ее даже меньше, чем бывший Советский Союз.

Однако новая самоуверенность России и убежденность в возможности вновь стать геополитическим центром притяжения базируются всего-навсего на одном - на высокой цене на нефть. Плюс комплекс неполноценности, который вот уже несколько столетий колеблется между покорностью и агрессивностью. Тем не менее, в обществе царят спокойствие и удовлетворенность. Народ с облегчением делегировал свои интересы бюрократии. И это будет продолжаться до тех пор, пока рубль укрепляется и государство прислушивается к народу.

Общество в России всегда было делом государства. "Россия, население которой лежит как сильное, но безжизненное тело, приводится в движение только правительством, словно при помощи гальваники", - говорится в рукописи начала ХХ века. Государство предписывает или запрещает, мобилизует и реформирует. Люди деградируют до уровня статистов; субъект, способный к критике, уже кажется подозрительным. "Довольный мошенник - лучший гражданин, чем честный, но недовольный", - писал в конце XIX века английский эксперт по России Лейнин.

Но когда-то было и по-другому. На демократическом подъеме 1990-х годов гигантская империя попыталась вырваться из вечного порочного круга. Испуганная бюрократия попряталась в своих конторах. Стало формироваться гражданское общество, впервые за 700 лет готовое взять на себя ответственность.

Однако к концу 1990-х энтузиазм иссяк. Устав, Россия впала в глубокую зимнюю спячку, из которой она теперь медленно выходит. Но бюрократия и государство не бездействовали. Демократические проявления, от свободной прессы до государственного строительства, были демонтированы в соответствии с автократическим принципом. Сейчас как раз искореняются последние приметы гражданского общества. Контрреформация вышла из моды, на очереди - мстительный отход.

Политические дискуссии вращаются вокруг системы ценностей, заимствованной из глубокого деревенского прошлого. Бурлящую, блестящую Москву создают люди, которые принесли в город менталитет русской деревни. Отсроченное стремление, эволюционный принцип гражданского общества по Гегелю, приносится в жертву потребительскому опьянению. Россия живет будто в последний день. Похоже, что она не доверяет собственному будущему и категорически не хочет заглядывать в него. Анализ и самоанализ осуждаются, официальное самовосприятие находится на уровне легенд.

Несмотря на все перекосы 1990-х годов, тогда господствовала стабильная нестабильность. Это обеспечивалось определенным плюрализмом интересов. При Путине развилась нестабильная стабильность. Через шесть лет после того, как Владимир Путин провозгласил "диктатуру закона", до нее еще дальше, чем когда бы то ни было. Правосудие и закон служат средством поддержания власти и не используются для соблюдения права - практика, испытанная в течение многих столетий. Поэтому гражданам тяжело относиться к закону с уважением.

Российская политическая культура бинарна с XIII века, конца Киевской Руси. Тогда как в других обществах из противоречий родится нечто третье, в России этого не бывает, писал семиотик Юрий Лотман накануне заката СССР. "Традиционная бинарность сознания торжествует, когда она проводит бескомпромиссное деление политических сил на друзей и врагов, на добро и зло".

Модернизация провалилась, Путин давно снял ее с повестки дня. Вместо того чтобы следовать по пути европейской цивилизации, Кремль выбрал традиционную, протоптанную дорожку. У России свой цивилизационный путь, своя дорога. В отличие от холодного, рационального Запада России присуща иррациональность. Как и "русская душа", этот проект также является продуктом литературного вымысла, идеологической рабочей гипотезой.

Православная церковь благословляла его раньше, благословляет и сегодня. Однако данный метод - это инерционная модель. Из-за него Россия не просто упустила возможность единения с Западом, даже Китай и Индия готовы побороться с ней за ее место. Ученый Сергей Аверинцев когда-то сформулировал навязчивую идею особого пути в виде парадокса: "Наша надежда - в неразрешимости наших вопросов". Ведь именно эта неразрешимость вынуждает русских от страха перед моральным и интеллектуальным упадком искать другой, более высокий уровень. Неразрешимые вопросы остаются.