Российская внешняя политика в последние несколько недель кажется мешаниной из различных элементов, редко когда сочетающихся. При этом на Западе склонны рассматривать действия России как продукт, как правило, злонамеренного грандиозного плана и одного ума - ума Владимира Путина, пишет колумнистка Independent Мэри Дежевски.

"Но в реальности дела обстоят, возможно, сложнее, и так это, конечно, видится из российской глубинки", - отмечает автор. Дежевски описывает свои впечатления от поездки в Воронеж на празднование столетия Воронежского государственного университета, где сорок лет назад она десять месяцев училась по обмену. Тогда, вспоминает журналистка, Воронеж был частью очень закрытого мира. На прошлой же неделе город следил за теми же событиями, что и весь мир, но с российской точки зрения.

Это было и замешательство Москвы после того, как в Сирии был сбит ее разведывательный самолет. Трагедия стала особым ударом, поскольку произошла вскоре после, можно полагать, большого дипломатического успеха России - соглашения с Турцией о создании буферной зоны в Идлибе и, таким образом, о предотвращении "бойни", о которой предупреждал Запад.

Правда, поначалу из российских новостей Сирию вытесняли совместные российско-китайские учения и дело Скрипалей. "Что, возможно, удивительно, Украина, которая находится всего в 150 милях - так близко к Воронежу по российским масштабам, казалась мысленно очень далеко", - пишет Дежевски. Государственное телевидение показывало похороны Александра Захарченко, а другой связанной с Украиной темой было благословение главы Константинопольской православной церкви на отделение Украинской православной церкви от Московского Патриархата.

"Какую закономерность, если таковая имеется, можно во всем этом усмотреть? Какую модель можно в реальности применить? Возможно, больше, чем можно себе представить, но вырисовывается не обязательно та схема, что пронизана агрессивной недоброжелательностью, как обычно предполагают", - подчеркивает автор статьи.

Взять Украину: в 1970-е она, казалось, была прямо за углом, люди часто туда ездили, и она не считалась другой страной. "Теперь все не так, - пишет Дежевски. - В Воронеже много студенческих обменов с другими странами, но не с Украиной. Прямые перелеты прекратились три года назад. Другое транспортное сообщение постепенно было пресечено. Кажется, на ментальной карте там, где должна быть Украина, практически белое пятно. Перемены, возможно, произошли слишком недавно и были слишком болезненными, чтобы Украина была полностью признана как другая страна на уровне народа, не говоря уже об уровне государства".

Что касается Дальнего Востока, то, по словам журналистки, новости о российско-китайских учениях были не столько угрозой, сколько шоу, рассчитанным на две аудитории. Российская аудитория могла увидеть, какими дисциплинированными и хорошо экипированными выглядят национальные войска, ровня соседней возвышающейся державе. Западную аудиторию самым наглядным образом предупреждали, что у России есть другой фланг и другие варианты, альтернативные тому, что может предложить Запад.

Реакция на интервью с подозреваемыми в деле Скрипалей была похожа на британскую: недоумение и доля юмора, особенно в процветающих соцсетях. "Не то чтобы это странное интервью что-либо прояснило в саге со Скрипалями, но узнать, что для многих россиян оно было не более убедительным, чем для нас, было несколько обнадеживающим", - пишет британская журналистка.

Что касается Сирии, то переход к дипломатии, похоже, столь же широко приветствовался в российской глубинке, как и за рубежом, рассказывает Дежевски. По крайней мере, для части молодых россиян национальная гордость не обязательно проистекает из военной мощи или одной только ее: источником гордости может быть и успешная дипломатия. "Молодые россияне не в восторге от того, что к их стране относятся как к изгою", - замечает автор.

Это всего лишь быстрые впечатления нескольких дней, но из них можно сделать несколько предварительных выводов, пишет журналистка. "Российская внешняя политика, как и постсоветское российское государство, все еще ищет свой путь в мире. Она жаждет уважения и стремится показать, что может держаться наравне с самыми большими и лучшими, в том числе в военной сфере. Но это подразумевает и стремление в меньшей степени славиться грубым применением военной силы, чем достижением мира посредством дипломатии. Слово "мир" снова несет во многом тот же священный ореол, что и в советские времена", - считает Дежевски.

"Россияне почти, но не полностью смирились со своими постсоветскими границами. По сути, вычеркивание Украины можно, пожалуй, считать необходимым этапом переходного периода от империи, который для других был болезненным, в том числе для Великобритании. Западный мир счел взаимодействие с постсоветской Россией досадным и непредсказуемым, и эти чувства, конечно, взаимны. Как бы ни было трудно в это поверить при всех нынешних трениях, но, возможно, страница просто переворачивается. В центре страны начались перемены, и менее чем одно поколение может отделять нас от более позитивной и менее параноидальной России", - заключает Дежевски.