Россия и народная мораль - удобные исторические мифы призваны способствовать поддержанию социальной стабильности

Освободившийся от цепей российский капитализм принес в страну не только море бутиков и эпидемию СПИДа, постмодернистский архитектурный кич и детскую проституцию, но и породил два противоположных социокультурных слоя: примерно 20% населения, которые нашли для себя западное общество потребления, держат остальные 80%, как говорит социолог Ирина Глебова, в "социальной резервации", чтобы и дальше беспрепятственно набивать свои карманы и предаваться удовольствиям. Участия в судьбе обитателей резервации они не принимают. И тем не остается ничего более, кроме как довольствоваться ролью пассивного зрителя на постсоветском театре потребления. Зияющая пропасть между процветающей потребительской апологетикой с одной стороны и крайне ограниченной возможностью потребления с другой продолжает оставаться источником все углубляющейся социальной нестабильности.

Ценности потребления против разочарования в Западе

Вот уже некоторое время государство опробует роль посредника между двумя крайностями, пытаясь сплотить и примирить их со ссылкой на необходимость более или менее мифологически обоснованного "национально-самобытного пути развития". Для этого ему не приходится прикладывать каких-либо особых усилий, ведь в стране имеется ярко выраженный общественный спрос на жизнеутверждающий мистицизм. И те, и другие - как безудержные потребители, так и обитатели резервации - уставшие от социальных потрясений 90-х годов, замкнулись на своих личных интересах. Если одни - которых можно причислить к выигравшим от произошедших в стране перемен - не испытывают тяги к демократическим принципам, поскольку те лишь затруднят им участие в непрерывной гонке за доступ к материальным ресурсам России, то другие, обессилевшие в ежедневной борьбе за существования, политикам просто не доверяют. Общими для тех и других являются глубокая тоска по (обновленному) историческому самосознанию, а также сильной железной руке, способной установить стабильность и порядок.

Первой, кто принял во внимание эту тоску и воспользовался ею для развертывания "дискуссии о ценностях", стала Русская православная церковь (РПЦ). Он не считает, сказал весной 2006 года ее главный идеолог Кирилл, митрополит Смоленский и Калининградский, что светские и либеральные ценности Запада в том виде, в каком они существуют сегодня, могут претендовать на статус универсальных и без соответствующих изменений лечь в основу новых отношений между людьми, странами и народами, живущими в век глобализации. Посыл Кирилла учитывал латентное разочарование в Западе многих так называемых "новых русских", которые живут с горьким осознанием того, что участия в массовом потреблении еще далеко не достаточно, чтобы на Западе их принимали с распростертыми объятиями. Апологетика Кирилла также пролила бальзам на душу многих обитателей резервации, которые видят в Западе главного виновника убогости собственного существования.

Согласно опросам уважаемого Центра Левады, проведенным в декабре 2006 года и посвященным месту России в мире, преобладающее большинство населения убеждено, что Россия должна идти по собственному пути развития. На вопрос "Является ли Россия частью западной цивилизации?" положительный ответ дали 15% опрошенных. 70%, напротив, считают, что Россия относится к "евразийской" или "православно-славянской" цивилизации и поэтому она не может принять западные ценности.

На вопрос "Какая модель государственного устройства предпочтительнее для России?" 34% ответили: "Государство, похожее на западные страны - с рыночной экономикой, частной собственностью и демократическими структурами". 28% поддержали идею "социалистического государства с коммунистической идеологией, как СССР". А 27% выступили за "государство с особой структурой". Лишь 15% опрошенных посчитали приемлемыми для своей страны западный цели и европейский путь. На "собственном пути" настаивали 53% опрошенных, 23% которых, в свою очередь, сделали для себя вывод, что этот путь приведет к "государству с особой структурой".

Уже на президентских выборах 2000 года 65% всех избирателей, проголосовавших за Путина, и 45% приверженцев кандидата от коммунистической партии Зюганова одобряли идею "особого русского пути". В течение семи лет правления Путина тут мало что изменилось. И Кремль реагирует на это грубым историческим эклектизмом, уязвимые места которого приукрашиваются псевдомодернистскими идеологемами.

При этом после российской интеллигенции они все чаще нацеливаются на российскую молодежь. Так, в конце июня перед журналистами президент Путин выразил сожаление по поводу "беглого, абстрактного, а подчас и очень противоречивого освещения" в российских школах "событий самого последнего времени". В головах учителей, сказал он, царит страшная неразбериха. Издательства избегают любой ответственности и печатают все подряд, в частности даже книги, авторы которых находятся на содержании иностранных организаций. Поэтому в ближайшие годы учителям, ученым и государству нужно договориться о том, на каком духовном фундаменте следует воспитывать подрастающее российское поколение.

Кирилл поучает открытым текстом

Кремль, словно знахарь, для утешения социальной неудовлетворенности предлагает мифически-национальную коллекцию ценностей. Во время, последовавшее непосредственно за распадом Советского Союза в декабре 1991 года, типичный "общественный эклектизм" развился в сторону "постсоветского конструктивизма", который гармонирует с потребностью многих россиян в примирении с не слишком воодушевляющим и малообещающим состоянием общества после первого этапа его реформирования.

Необходимое для этого вытеснение "неприятных" исторических образов осуществляется путем постоянных "трансформаций", иными словами - через идеологизацию и мифологизацию прошлого. Основное правило заключается в следующем: символическое единство через коллективное стремление к "правильному" историческому прошлому - социальная стабильность благодаря "удобным" историческим мифам.

Однако в чем по-настоящему нуждается постсоветское российское общество, так это не в еще более нерациональном историческом киче, а в разумной и социально ответственной модернизации. Выделение время от времени пары нефтедолларов на паллиативную борьбу с различными социальными нарывами ситуацию лишь усугубляет.

Конечно, можно сомневаться в том, насколько Кремль действительно желает и может сократить кричащие социальные антагонизмы путем подконтрольного ему процесса модернизации. Ведь они подарили ему ту функцию посредника, которая обеспечивает на сегодня большую часть его легитимности. Но в долгосрочной перспективе - и это наиболее вероятный вариант - "национальные проекты" вряд ли способны повысить всеобщую народную мораль.

И снова РПЦ, которая не боится поучать открытым текстом: даже если сегодня дела в России идут неплохо, предостерег недавно митрополит Кирилл, она как единая страна может погибнуть, если не преодолеет зияющую пропасть между богатством и бедностью, такую глубокую, какой не существует ни в одной другой развитой стране Европы. Кроме того, доходы от продажи богатств России должны направляться на нужды простых людей. Кирилл признал, что России необходимы солидные финансовые резервы, которые защитят страну от колебаний мирового рынка. Но у нее не будет никакого будущего, если деньги, вырученные от продажи нефти и газа, не будут использоваться сегодня. Какая модернизация необходима России, задается вопросом Кирилл. И пока политтехнологи в Кремле все еще пребывают в раздумьях, у священнослужителя уже дано сложилось собственное мнение. Конечно, считает он, эту страну как-то необходимо модернизировать, но ни в коем случае не на западный манер, иначе случится то, что уже было при Петре I и Ленине.