По случаю годовщины августовского путча журналист и автор книги "Революция 1989: падение Советской империи" ("Revolution 1989: The Fall of the Soviet Empire") Виктор Себестьен в статье для The New York Times делится размышлениями о прошлом, настоящем и будущем России.

План спасения советского государства "пузатые, полуголые заговорщики" готовили в бане, говорится в статье, но он "пошел под откос с самого начала". По данным Себестьена, "был составлен список с именами 200 человек, которых предполагалось немедленно арестовать, первым из них был [Борис] Ельцин. Лефортовскую тюрьму в Москве освободили для новых заключенных, с фабрики в Пскове в Москву выписали 250 тыс. пар наручников".

"Большинство москвичей заговор не затронул; их главные воспоминания - музыка Чайковского к балету "Лебединое озеро", который несколько часов показывали по телевизору. "Драматические события происходили на одном небольшом пятачке - вокруг Белого дома в Москве, где заседал российский парламент, - и продолжались считанные часы. Горе-путчисты не смогли ни арестовать кого-либо из тех, кого наметили, ни завладеть коммуникациями, а солдаты отказались стрелять по толпе перед Белым домом... По Москве быстро пошла шутка: раз большевики уже не могут даже устроить нормальный переворот, то коммунизму в России точно конец".

"Главный образ августовского переворота: бравый и энергичный Ельцин забирается на танк, чтобы сделать дерзкое заявление с осуждением заговорщиков... Это волнующую сцену тем вечером по глупости разрешили показать по ТВ, и мало кому известный Ельцин в одночасье превратился в фигуру всемирного значения". Для него был характерен "агрессивный, под "человека из народа" стиль" поведения, отмечает автор статьи.

"При всем трагизме и фарсе тех трех августовских дней, мир многим обязан несостоятельным заговорщикам, которые ускорили падение империи, - продолжает Себестьен. - Великий эксперимент, когда-то пробуждавший идеализм, окончился в очередях за продуктами и лагерях. Маркс полагал, что человека можно сделать совершенным; коммунисты обнаружили, что люди возмутительным образом сопротивляются тому, чтобы их делали совершенными".

Мало кто мог предположить, что Советский Союз развалится так быстро, "и одной из лучших вещей было то, каким образом он прекратил свое существование. Советский Союз был уничтожен советским народом, не внешними силами, и не через кровавый конфликт... Дальнейшее развитие событий не назовешь демократической идиллией, - признает Себестьен. - Несмотря на провал путча, кое-какой советский осадок остался: "культура переворотов", порождающая восприятие политики в духе "победитель получает все". В России сегодня нет представления о лояльной оппозиции, нет разделения властей, нет массовой вовлеченности в политическую жизнь, а новостные СМИ далеко не свободны", говорится в статье.

"В России после распада Советского Союза открылась мимолетная возможность для возникновения либеральной демократии и подлинно свободного рынка. Но Ельцин после неудавшегося заговора 1991 года мало что сделал для развития гражданского общества, законности, появления жизнеспособных политических партий и модернизированной экономики. Немногие очень сильно разбогатели и освоили методы, вызывающие ассоциации с американскими "баронами-разбойниками" XIX века, - только еще более беспощадные. А вот среднего класса, представителей которого интересовало бы, кто и как управляет страной, тут практически нет".

"Коррупционное кумовство Ельцина создало благоприятную среду для бандитского капитализма, от которого до сих пор страдает Россия, - пишет автор далее. - Однако те несколько лет, в которые они с Горбачевым вместе управляли страной, сегодня кажутся счастливым периодом свободы в России. Поставленный Ельциным преемник, Владимир Путин, свернул те немногие, незрелые еще демократические реформы, которые были запущены, превратив Россию в страну, где раз в несколько нет для проформы совершаются некие демократические телодвижения, тогда как власть остается в тех же самых руках. Однопартийное государство Путин заменил государством одной клики, состоящей из его окружения".

Спустя 20 лет после крушения СССР Россия по-прежнему тяготеет к сильной руке, констатирует автор. "И как это ни тягостно, если вновь настанут тяжелые в экономическом плане времена, государственный переворот представляется весьма вероятным механизмом политических перемен как в России, так и во многих постсоветских государствах. Когда Ельцин в августе 1991 года взобрался на танк, большевики-то исчезли, а вот наследие авторитарного правления осталось".