10 декабря Ярослав Качиньский, "вернувшийся к власти в качестве лидера партии "Право и справедливость", которая снова стала правящей", как отмечает Иван Крастев в Foreign Policy, заявил, что планирует установить в президентском дворце мемориальную доску в память о своем брате-близнеце Лехе Качиньском - польском президенте, погибшем в 2010 году в авиакатастрофе под Смоленском. По мнению Крастева, "Качиньский предлагает увековечить теорию заговора", согласно которой крушение президентского самолета не было несчастным случаем. По словам журналиста, убедительных улик, подтверждающих подозрения Ярослава Качиньского, не обнаружено.

"Борьба Качиньского за правду о Смоленске и прославление наследия его брата была в центре политической стратегии партии "Право и справедливость" последние пять лет. Качиньский часто бывал на маршах, 10-го числа каждого месяца проводившихся в Варшаве в память о жертвах крушения, используя их как инструмент повышения поддержки своей партии, - говорится в статье. - Поляки, со своей стороны, казались все более подготовленными к тому, чтобы поверить. Если пять лет назад большинство из них отвергали версию событий, предлагаемую Качиньским, и даже были согласны на то, чтобы трагедию расследовала Россия, сегодня один из трех поляков обвиняет в случившемся Москву. По данным опросов, партию "Право и справедливость" поддерживают все возрастные группы, люди с любым уровнем дохода и образования. И основным фактором, позволяющим спрогнозировать, поддерживает ли человек Качиньского, является то, верит ли он в смоленский заговор".

"В некоторых случаях общая вера в тот или иной заговор может играть роль, которую раньше играли религия, национальность или хорошо продуманная идеология. Эта вера может быть маркером политической идентичности", - отмечает Крастев.

"Политики любят говорить о единстве, однако настоящая политическая валюта - то, что нас разделяет, - полагает журналист. - Польша этнически однородна. Подавляющее большинство ее населения - католики. Ни национализм, ни религия не дают достаточно глубоких расхождений, необходимых для формирования чувства самобытности. Это помогает объяснить, почему теория смоленского заговора стала квазиидеологией внутри партии "Право и справедливость". "Гипотеза об убийстве" помогла создать определенное "мы". Мы, кто не доверяет лжи правительства. Мы, кто знает, как на самом деле устроен мир. Смоленский заговор сыграл критическую роль для возвращения Качиньского к власти, так как он подпитался из вены глубокого недоверия польского народа к любой официальной версии событий и вписался в его представление о себе как о жертве истории. Сторонники "Права и справедливости" не готовы были поверить в заявление бывшего польского премьер-министра Дональда Туска, что Польша теперь - нормальная европейская страна, живущая по правилам, а не в тени кукловодов. Для людей Качиньского обманом были заверения в нормальности".

"Однако политические партии конспиративного склада обычно лучше подходят для оппозиции, чем для управления страной. В качестве аутсайдеров они могут предложить своим последователям высокомерную, самоуверенную параллельную вселенную, в которой те смогут обретаться. Но когда дело доходит до управления страной, объединенность вокруг теории заговора оборачивается неудобствами. Если ты веришь, что Польшей правят тайные силы, что случится, когда ты будешь править Польшей? В этом случае есть только один способ сохранить верность сторонников, которые не доверяют ничему исходящему от правительства, - править по-военному. Поэтому, как мы видим, Качиньский и называет своих критиков "предателями" и сравнивает их с коллаборационистами, сотрудничавшими с гестапо, а также прямо в эфире объявляет, что те, кто против него, - "люди худшего сорта, активизировавшиеся именно сейчас, потому что почувствовали угрозу".