Как долго может продолжаться переходный возраст? Спросим иначе: как долго страна, которая избавилась от тоталитаризма и, по ее собственному разумению, пришла к демократии, имеет право рассчитывать на снисходительное отношение к отклонениям от пути построения правового государства? В случае России, которая в 1991 году распрощалась с коммунизмом и командной экономикой, льготный срок уже истек. Так, во всяком случае, считает Андрей Илларионов, бывший советник Путина по экономическим вопросам, а теперь один из самых жестких его критиков. Запад, говорит Илларионов, слишком долго мирился с особым российским путем, считая его детской болезнью переходного общества. Но сейчас ни в Брюсселе, ни в Вашингтоне не осталось никаких сомнений в том, что Россия решила вернуться к модели авторитарного государства. Исходя из этого, Западу просто не стоит прибегать к какой-либо критике - лучше просто держать дистанцию.

Во всяком случае, пока зависимость от поставок российских энергоносителей вообще позволяет держать дистанцию. Россия, как минимум в обращении с бывшими вассалами, неоднократно демонстрировала, что объемы поставок и цены непосредственно зависят от политических пристрастий соседей и их лояльности к бывшему "большому брату". Поэтому Запад робко задается вопросом, не станет ли в дальнейшем Москва вести переговоры с позиции силы также с Европой и США. Ведь Россия Путина - это вовсе не тот колосс на глиняных ногах, которым она была в эпоху Ельцина.

Ежегодный рост экономики как минимум в размере 6%, бюджетный профицит, твердая валюта и относительная стабильность - все это признаки сегодняшней России. Но Россия сегодня - это еще и политические убийства, ксенофобия, зависимые средства массовой информации, малочисленная оппозиция, ручная юстиция, крайне слабые неправительственные организации, строгая вертикаль власти с назначенными Кремлем, а не свободно избранными губернаторами и всесилие спецслужб, не подвластных никакому контролю.

Свет и тень здесь напрямую соседствуют друг с другом. Тем не менее, зарубежные наблюдатели зачастую приходят к иным выводам, нежели большинство россиян. Обе стороны едины в одном: Россия вернулась на то место, на котором она находилась до перестройки. Однако этим в стране недовольно лишь меньшинство. У большинства реформы Горбачева и половинчатые попытки Ельцина привить России зачатки гражданского общества ассоциируются с хаосом, экономическим упадком и социальной катастрофой. С отвратительно проведенной приватизацией государственной собственности, с девальвацией вкладов - сначала из-за гиперинфляции, а потом из-за банковского кризиса - и с понижением статуса от сверхдержавы до государства средней руки с внешней политикой, которую даже с натяжкой нельзя назвать наступательной.

Поэтому Путин с самого начала имел возможность, опираясь на всю полноту власти, гарантированной президенту России ее конституцией, позаботиться о контрастной программе. О смягченном варианте эпохи Брежнева. О стабильности, минимальных социальных стандартах и наступательной внешней политике, которая предоставляет бывшим московским вассалам лишь ограниченный суверенитет и ведет к реставрации той империи, распад которой стал болезненной травмой для коллективного сознания. Одним словом, о том, что среднестатистический гражданин понимает под упорядоченными отношениями. За это он был готов заплатить любую цену - даже пойти на частичную реставрацию старого репрессивного аппарата, с его символикой и менталитетом, которые восходят к традициям, имеющим весьма отдаленное отношении к демократии, как и красные цари.

Российская демократия вовсе не болеет детской болезнью - она страдает от тяжелой родовой травмы и поэтому научилась ходить только со словесными подпорками, изобретенными ее родителем: с такими атрибутами, как "управляемая" и "суверенная". И то и другое сводится к желанному отмежеванию от западной демократии. Ангела Меркель как действующий председатель ЕС должна была в Сочи сделать из этого вывод: партнерство - да, но на необходимой Европе безопасной дистанции.