Последние дни Третьего рейха в кино: "Закат". Продюсер Бернд Айхингер несколько месяцев выбирал место для съемок - и нашел его в Санкт-Петербурге.

Отблески пожаров мерцают на потрескавшейся штукатурке, покрывающей фасады зданий. Оконные проемы заложены мешками с песком, а перевернутые "жуки-фольксвагены" беспомощно смотрят в небо всеми четырьмя колесами. Май, начало мая 1945 года. Из метро, втянув головы в плечи, внезапно появляются люди, одетые в форму солдат вермахта, и, петляя, через танковые заграждения и клубы пыли бегут к маленькому мосту через Шпрее. Они отгибают колючую проволоку, проскальзывают через образовавшийся проем и скрываются на другом берегу в спасительной темноте. Режиссер командует: "Еще один дубль. Нельзя ли положить еще два-три трупа, пожалуйста?"

Мы не в Берлине времен конца Второй мировой, а в центре Санкт-Петербурга, на Морской улице, в полукилометре от Эрмитажа. Бернд Айхингер из Мюнхена делает картину стоимостью в 14 млн евро о последних днях Третьего рейха. Он в течение нескольких месяцев искал в Европе подходящее место для съемок, чтобы наконец найти его здесь. "Берлин и Санкт-Петербург строили одни и те же архитекторы", - таково его дипломатичное объяснение, но есть и более жесткое, которое приводит издание St. Petersburg Times: "Жалкий вид нашего города очень подходит для немецкого фильма".

Упрек брошен не гостям, он направлен в собственный адрес. Немцы прекрасно знают, какие глубокие раны нанесла война городу. 900 дней он находился в блокаде, в день на карточку выдавали 125 грамм хлеба, здесь умерло более миллиона человек, трупы которых зимой складывали в маленькие штабеля, поскольку ни у кого не было сил копать могилы в промерзшей земле.

Десять лет назад Йозеф Фильсмайер тоже сделал фильм о войне, но его "Сталинград" снимался в Италии, Чехословакии и Финляндии - везде, только не в России. Десятью годами позже, когда злоба и скорбь, похоже, ушли в прошлое, верх одержал современный прагматизм. "Закат" Айхингера - это проект, дающий стимул для экономики, и Айхингер стал первым немцем, который использует Санкт-Петербург как декорацию для своего фильма.

Но, несмотря на всю добрую волю русских, бюрократические препоны изматывают. Боеприпасы для съемок ввозить нельзя; раны на телах падающих статистов не должны выглядеть слишком реалистично. Но Айхингер дает хлеб и работу 4000 статистам. "Нам платят 500 рублей в день, как и в российских фильмах, но, кроме того, нас кормят и нас не орут", - говорит один.

Жители перекрытых улиц не скупятся на добрые слова: "Искусственный туман, который они делают, совершенно безвреден", - говорит одна женщина, а другая восхищается основательностью, с которой немцы убирают тротуары: "Еще вечером повсюду были кирпичи, мусор и гаубицы, а наутро все совершенно чисто". Это утешение для маленьких людей, которых никто никогда ни о чем не спрашивает.

С директивными методами столкнулся и Айхингер - за два дня он потерял 50 тыс. евро, когда по поводу приезда Буша-старшего, Киссинджера, Жискара д'Эстена и Горбачева был перекрыт целый район. Духам прошлого позволено шуметь глубоко внизу, петербуржцы не выпускают их на поверхность. Если только немцы. Ульрих Маттес рассказывает, как он покинул съемочную площадку в образе Геббельса: "Я тренировался подражать его хромоте, когда заметил, что на меня пристально смотрит какая-то старая женщина. Внезапно меня охватило чувство стыда, подобное тому, какое я испытал, когда попытался заговорить в Израиле по-немецки с одной женщиной и вдруг заметил у нее на руке вытатуированный лагерный номер. Я быстро вернулся и накинул поверх банный халат".

Что-то странное творится в эти дни в Санкт-Петербурге с прошлым. Русские статисты, одетые в эсэсовскую форму, в паузах между съемками шутят и вытаскивают из карманов звонящие мобильники. Нечто аналогично странное происходит у памятника защитникам Ленинграда; в солнечный субботний день внизу, в мрачном зале памяти всего три посетителя, тогда как наверху на фоне огромных скульптур друг за другом фотографируются четыре пары новобрачных. Нет никаких сомнений, что и здесь прошлое стало историей.

Андрею лет 35, на нем - форма вермахта, деревянный автомат через плечо, он философски размышляет о названии фильма, в котором снимается. "В этом есть смысл - снимать "Закат" здесь и сейчас, потому что я вижу закат российского общества". Андрей - культуролог (собирательное название для бывших специалистов по марксизму-ленинизму, которые сейчас пробуют себя в анализе нового общества), и его видение мира базируется на родовом мышлении, неприятии капитализма и ислама, а также на славянской мистике.

На улице сентябрь 2003 года. Мы находимся у штаб-квартиры русской мафии. Капиталы перетекают по миру, кинопродюсеры меняют Берлин на Санкт-Петербург и (как только что ВВС) Санкт-Петербург на Варшаву, закат ощущается также в Буэнос-Айресе, Гонконге и Фритауне. Бернд Айхингер после полуночи в грузинском ресторане "Катино" выпивает пять рюмок водки, разбивая пустые о стену. "Сегодня я купил фирму за миллион евро, - начинает он, - и это удачное приобретение".

Бруно Ганц, исполнитель роли Гитлера, предпочел удалиться в свой шикарный номер в роскошной гостинице "Астория". Одетый в неброский серый костюм, он меряет его шагами. Прошло 60 лет, и некто возвещает, что хочет отметить свою победу в "Астории", - это Адольф Гитлер.