Ужин глав европейских государств с Путиным, по завершении саммита ЕС в Лахти, Финляндия, был тягостным, но поучительным. Европа, привыкшая решать дилеммы морального характера с точки зрения силы, осознала, насколько трудно найти компромисс между этикой и политикой, находясь на слабых позициях. Одно дело - держать за дверью Сербию, потому что она не выдает своих военных преступников, или преподавать уроки демократии Турции. Совсем другое дело - устанавливать планку политкорректности перед господином, который контролирует треть энергетического сырья, потребляемого европейцами.

С этой точки зрения назидательным можно назвать секретное послание, которое председатель Еврокомиссии Баррозу направил главам правительств, чтобы изложить итоги встречи в Лахти. Рассказав о том, что он потратил много времени, работая со странами Востока, "чтобы понять их обеспокоенность и убедить их следовать нашим ценностям и нашим интересам, ужин с президентом Путиным не должен был стать местом для слишком бурных споров". Баррозу объясняет, что российский лидер был готов урегулировать экономический спор, но не был расположен вступать в переговоры по поводу внешней политики Москвы и критики по вопросу соблюдения прав человека.

"Путин, - пишет Баррозу, - заявил, что ЕС является основным партнером России. Он признал зависимость России от ЕС и сказал, что мы не должны пугаться нашей энергетической зависимости, гарантируя нам непрерывность поставок". Однако он "отреагировал очень жестко на ситуацию с Грузией, сказав, что опасается вооруженного конфликта и кровопролития. Иными словами, складывается впечатление, что он выступает за более развитые и более тесные отношения с нами, но не желает соглашаться с нашим мнением по вопросам, по которым у нас имеются разногласия".

Позиция Путина ясна: он признает, что нуждается в Европе, в ее товарах и ее технологиях, но лишь потому, что Европа нуждается в русском газе и нефти. И у него нет никакого желания подвергаться череде испытаний, через которые Европа вынуждает проходить бывшие коммунистические страны, ставшие кандидатами на вступление в ЕС.

Намного менее ясную и прямолинейную позицию занимают европейские страны. С одной стороны, ЕС действительно нуждается в российском газе (а страны Восточной Европы, наиболее критично настроенные в отношении политики Кремля, больше остальных зависят от российских энергетических поставок). С другой стороны, ЕС крайне заинтересован в том, чтобы столь могущественный и неудобный сосед развивался в демократическом и, прежде всего, мирном направлении.

Что касается энергии, то у старого континента имеется долгая и неславная традиция лицемерия и двойных стандартов. Европа имела дела с Каддафи, в то время как он расправлялся с ливийскими диссидентами в Европе. Она повернула голову в другую сторону, когда алжирское правительство отменило итоги выборов, на которых победу одержали исламские радикалы. Европа торговала с Ираком Саддама Хусейна и в настоящее время торгует с Ираном Ахмадинежада. Европа поддерживает плодотворные связи с абсолютистскими монархиями Аравийского полуострова. Но с Россией Владимира Путина она не может и не хочет идти на уступки по проблемам реальной политики. И именно этого не может понять Кремль: почему алжирский газ или ливийская нефть не пахнут дурно, в то время как газ и нефть из Сибири, помимо нужного октанового числа, должны иметь еще и штамп "политкорректный"?

Ответ на этот вопрос лишь частично рациональный и в какой-то степени имеет глубокие эмоциональные корни недостигнутой европейской идентичности. Логичной выглядит заинтересованность ЕС в том, чтобы Россия была полностью демократической и воздерживалась, насколько это возможно, от таких военных авантюр, как в Чечне или, возможно, в Грузии. С другой стороны, все в том же рациональном смысле, можно также согласиться с тем, что "сильный человек" - такой, как Путин, - гарантировал бы стабильность внутри страны, раздираемой потенциально опасными противоречиями, и мог бы, хотя бы на данном этапе, контролировать ситуацию в нестабильном регионе множества азиатских республик, где противостояние между исламом и Западом может обрести катастрофические масштабы.

Но истинная причина, по которой Европа никак не может принять авторитарную инволюцию русского соседа, заключается в нашей истории и нашей идентичности. С одной стороны, пусть даже не испытывая желания принимать Россию в ЕС, нам не удастся не воспринимать русских как европейцев, как полноправных членов большой семьи, в которой мы все друг друга признаем. С другой, несмотря на то, что этот аспект нашей идентичности пока еще не полностью проанализирован, новая Европа в составе 27 членов является результатом завершения холодной войны, в то время как малая Европа была результатом завершения Второй мировой войны. Мы можем согласиться с тем, что путинская Россия, на словах и в символах, вернет себе сомнительное "величие" Советского Союза. Но, конечно же, мы не может согласиться с тем, что она будет исповедовать дух тоталитаризма, милитаризма и выступать против демократии. Наша новая европейская идентичность сложилась на фоне поражения этой модели и триумфа наших ценностей, которые мы хотим сделать всеобщими. Если Россия вернется назад, она унесет с собой и частицу нашей души, и 50 лет нашей истории. И это станет ценой, которая никогда не сможет сравниться с любой ценой за баррель нефти.