Отмена президентом Владимиром Путиным предстоящих выборов российских губернаторов, наконец, похоронила оптимистичную гипотезу о том, что Россия становится "нормальным западным государством". Однако экономический смысл "путинизма" остается неясным, и среди иностранных инвесторов и потенциальных деловых партнеров России царит смятение.

Изначально правление Путина представлялось благом для свободных рынков, российской экономики и иностранных инвесторов в России. Экономическая анархия, которая привела к краху 1998 года, рассеялась с удивительной быстротой, худших из криминальных "олигархов" 1990-х годов изгнали, а остальные постарались стать респектабельными, систему подоходного налога заменили 13-процентным "единым налогом", что больше всего обрадовало бы Стива Форбса и Cato Institute, началось повышение цен на нефть, и казалось, что оно раз и навсегда решит проблему российских платежей. До середины 2003 года, казалось, что Россия становится примером мягкого авторитарного правления, но ошеломляющего экономического успеха.

Для внимательных наблюдателей все изменилось прошлой осенью, когда Путин посадил в тюрьму российского нефтяного магната Михаила Ходорковского. Ходорковский нажил свои миллиарды таким же темным путем, как и другие олигархи посткоммунистической эпохи, он за бесценок приобрел контроль над нефтяной компанией ЮКОС в ходе "дикой приватизации" в конце 1995 года, когда президент Борис Ельцин искал спонсоров кампании по его переизбранию. Тем не менее в 1999-2003 годах, после появления Путина, он проявил готовность стать образцовым промышленным магнатом: импортировал западных менеджеров и ввел в ЮКОСе западные управленческие стандарты, увеличил стоимость компании более чем в 100 раз по сравнению с ценой, за которую он ее купил. В то же время он стал заметной фигурой на Западе, неоднократно призывая к либерализации авторитарной российской политической системы.

Арест Ходорковского и последовавшие за ним явно успешные попытки российского государства обанкротить ЮКОС путем огромных налоговых претензий недооценивали многие из тех, кому хотелось верить в "нормализацию" России. Хотя права собственности важны, права собственности Ходорковского в ЮКОСе были приобретены путем закулисных интриг менее десятилетия назад. Если бы дело ЮКОСа было исключительным случаем или даже просто кампанией против олигархов, многие на Западе аплодировали бы. В конце концов, хотя другой олигарх, Роман Абрамович, продемонстрировал свой западный спортивный дух, купив футбольный клуб "Челси", стиль олигархов в дорогих итальянских костюмах, с их частными самолетами и толпами телохранителей представляется малопривлекательным даже наименее неряшливым представителям западного журналистского сообщества. Путину тоже удалось победить на президентских и парламентских выборах с таким перевесом, что в фальсификации не было нужды.

Однако решение назначать всех российских губернаторов централизованно, якобы в ответ на теракт в школе Беслана, проливает на дело новый свет и оправдывает то, что сказал Ходорковский в последнем перед арестом выступлении в Фонде Карнеги в сентябре прошлого года: Путин создает авторитарное государство и, возможно, пытается воскресить труп бывшего СССР.

Политический аспект этого оставим экспертам в таких вопросах, я занимаюсь только экономической стороной, которая сегодня выглядит мрачно.

Конечно, Путин не стремится возродить коммунизм советского образца. Экономически он работал сносно только в масштабной ориентированной на тяжелую промышленность экономике начала и середины XX века, в которой масштабы производства могли затмить информационные и управленческие недостатки централизованного контроля. Было бы безнадежным пытаться руководить экономикой информационной эпохи советскими методами; относительно небольшие масштабы (в плане количества работников) и быстрая передача информации в современной экономике привели бы к сбою любой централизованной системы принятия решений из-за перегрузки данными. Путин не глуп, и он прежде всего прагматик, а не идеолог; он это знает и не допускает в свое окружение тех, кто тоскует по сталинизму.

Однако Путин видит и то, каким успешным может быть Китай при авторитарном государстве и частично свободной рыночной экономике, и пытается повторить в России китайский экономический успех, возможно имея в виду использовать экономическое процветание как топливо для геополитических амбиций, какими бы они ни были. Экономический вопрос состоит в том, будет ли это работать и если да, то с какими последствиями?

В смысле необходимых России иностранных инвестиций, Путину, пожалуй, не о чем беспокоиться, учитывая, что он позволяет в разумных пределах защищать активы, принадлежащие крупным иностранным компаниям (конечно, он может экспроприировать активы, принадлежащие иностранцам, не имеющим политических связей). По слухам, Citigroup и GE обсуждают новые инвестиции, а при 40 долларах за баррель невозможно будет не пустить нефтяные компании на российские месторождения.

В конце концов, даже Венесуэла Уго Чавеса, относящаяся к свободному рынку настолько враждебно, насколько возможно, чтобы страна не превратилась в Северную Корею, привлекает орды нефтяных компаний. Когда альтернативными деловыми партнерами являются Саудовская Аравия, Нигерия и Ирак Саддама Хусейна, стандарты снижаются. Более того, нефтяной бизнес сегодня один из немногих секторов, где при наличии простых дешевых резервов (как в России) старые административно-командные методы по-прежнему вполне эффективны.

Есть еще нечто, что помогает таким обширным и рискованным местам, как Россия, Китай и Бразилия, привлекать инвестиции многонациональных корпораций. В целом многонациональные компании видят зрелость отечественных рынков, вследствие которой темпы роста значительно ниже, чем они обещали аналитикам с Уолл-стрит. И чтобы взвинтить цены на акции (и, несомненно, стоимость опционов, получаемых руководителями), они постоянно ищут возможности размещения значительных капиталов в странах, где имеется потенциал нового роста. Неважно, если их способность получить большую прибыль будет ограничена местной бюрократией; даже скромная прибыль с крупной инвестиции заслуживает внимания, если учетные ставки так низки. Конечно, сохраняется риск частичной или полной экспроприации, что могли видеть все, кто следил за судьбой прямых иностранных инвестиций в Аргентине, мог видеть, что в нестабильной политической и экономической обстановке риск потерь может быть настолько высоким, что ожидаемая долгосрочная прибыль приобретает отрицательное значение.

И здесь вступает в силу фактор бухгалтерии. Потери от экспроприации списываются по статье "непредвиденные расходы", то есть не влияют на прибыли корпорации и не принимаются в расчет аналитиками, подсчитывающими индекс цена-прибыль. В любом случае, пройдет несколько лет, за которые руководство компаний успеет превратить свои опционы в наличность.

Следовательно, и за пределами нефтяного сектора, если Путин сохранит в России стабильность, в среднесрочной перспективе он может рассчитывать на устойчивый приток корпоративных инвестиций.

Более серьезные проблемы ожидают Путина в российской экономике. Отечественным бизнесменам ясно: если ты не близок к режиму Путина, твоя собственность не гарантирована от конфискации, вне зависимости от того, насколько низка ставка подоходного налога. Утечка капиталов, которая с 1991 года является бичом российской экономики, только в первом квартале 2004 года составила, по оценке Всемирного банка, 3,5 млрд долларов. Банковская система остается нестабильной, и единственным банком, куда вкладчик может надежно поместить свои деньги, остается контролируемый государством Сбербанк. Так что сбережения продолжат уходить за границу, а мелкий бизнес - ключ к будущему развитию потребительского сектора, сектора услуг и экспорта, помимо нефтяного, - задохнется.

Пока речь идет о потребительском секторе, Путин, возможно, не беспокоится: традиционно, при царях и комиссарах, потребительский сектор занимал одно из последних мест в списке национальных приоритетов. Однако сектор услуг, особенно программных и связанных с программным обеспечением, является сферой, где Россия может надеяться на важную роль, благодаря квалифицированной и недорогой рабочей силе. Затем, экспорт из России будет сдерживать отсутствие сильных и надежных местных партнеров. В долгосрочной перспективе это остановит экономический рост России и не даст ей повторить успех Китая, более примитивной экономики, где привычка откладывать деньги, однако, является врожденной, а утечка капиталов ограничена.

Пока цены на нефть превышают 40 долларов за баррель, у Путина, пожалуй, не будет проблем; точно так же катастрофичность экономической политики Уго Чавеса в Венесуэле перекрыл нефтяной бум. Но в долгосрочной перспективе отсутствие защищенных прав собственности будет сдерживать развитие экономики, а любой экономический спад вызовет в стране недовольство, которое, по российскому обычаю, несомненно, будет жестоко подавлено. Не будучи нефтяной компанией или многонациональной корпорацией, я не стал бы вкладывать туда деньги.

Другой вопрос, на который я не могу ответить, но над которым стоит подумать, заключается в том, что произойдет с мировой экономикой, если Россия станет чрезмерно напористой и попытается восстановить советскую гегемонию. При сильной экономике у нее, конечно, найдутся для этого деньги, по крайней мере, в таких странах, как Украина, Белоруссия и государства Центральной Азии, которые, в свою очередь, обладают достаточными ресурсами и экономическим потенциалом.

В настоящий момент Путин утверждает, что сопротивление чеченскому терроризму является одной из составляющих глобальной войны с терроризмом, и, следовательно, Запад должен радоваться мощи России, а не бояться ее. Это сомнительно даже сегодня, и станет явной неправдой, если Россия начнет экспансию.

1990-е годы все чаще представляются благословенной, но, увы, короткой, передышкой.