С тех пор как в XVIII веке появился либерализм, неизбежный конфликт между либерализмом и абсолютизмом начал оказывать влияние на международную политику. Эта, как ее называл Джеймс Мэдисон, "великая борьба между свободой и деспотизмом" доминировала в XIX веке и на протяжении почти всего XX века, когда либеральные державы начали выступать против различных форм абсолютизма - в ходе как "холодных", так и "горячих" войн.

Многие считали, что это противостояние завершилось в 1989 году, с крахом коммунизма - последнего претендента на роль "легитимной" автократии, и что на его место в качестве основной причины глобального конфликта стали выходить давние религиозные, этнические и культурные противоречия. Такое мнение получило широкое распространение после 11 сентября 2001 года и активизации радикального исламизма.

Однако нынешнюю эпоху можно рассматривать как следующий раунд конфликта между либерализмом и абсолютизмом. Главными действующими лицами на фронте абсолютизма являются не ближневосточные диктатуры, против которых теоретически направлена доктрина Буша. Китай и Россия являются двумя главными абсолютистскими державами, давно представляющими собой угрозу, которая не вписывается в рамки новой "войны с терроризмом".

Если это и выглядит странно, то лишь потому, что ни одна из этих стран не следовала по траектории, спрогнозированной большей частью наблюдателей. В конце 1990-х годов, несмотря на провальное правление Бориса Ельцина, политическая и международная траектория России, казалось, пролегала в либерально-западном направлении.

Что касается Китая, складывалось впечатление, что он продвигался в направлении большей политической либерализации внутри страны и более активной интеграции со свободным миром за рубежом. Китаеведы и политологи утверждали, что это проявление потребности превратить Китай в успешную рыночную экономику, к чему в большей или меньшей степени стремился Пекин.

Сегодня эти утверждения кажутся спорными даже тем, кто их сформулировал. Голоса о предстоящей демократизации в России стихли, так же как испарился дух интеграции. Как недавно сказал Дмитрий Тренин, Москва "сошла с западной орбиты и отправилась в "свободный полет". Китай продолжает интегрироваться в глобальную экономику, но лишь немногие политические наблюдатели говорят о его неизбежной политической либерализации. Китайская экономика на подъеме, хотя руководство страны укрепляет свою монопартийную власть, а народ начинает говорить о "китайской модели", в которой политическая автократия и экономический рост идут рука об руку. Российским лидерам тоже нравится эта модель, хотя в их случае экономический рост страны основывается на безграничных запасах нефти и газа.

До последнего времени стратегия либерального Запада заключалась в попытке интегрировать эти две державы в международный либеральный порядок, чтобы держать их под контролем и прививать либеральные ценности, но эта стратегия базировалась на ожиданиях, что они трансформируются в либеральные общества. Если же в ближайшие годы Китай и Россия превратятся в прочные опоры абсолютизма и при этом достигнут процветания, от них вряд ли можно будет ожидать, что они воспримут западное учение об эволюции человечества к демократии и покончат с деспотичным правлением. Напротив, они поступят так же, как и все предшествующие абсолютистские режимы, - будут сопротивляться продвижению либерализма, несмотря на то, что он отвечает интересам их собственного выживания на долговременную перспективу.

Частично это проявляется в том, как ведут себя Россия и Китай в отношении, например, Судана и Ирана, когда они любыми способами препятствуют попыткам либерального Запада наложить санкции, а также в отношении Белоруссии, Узбекистана, Зимбабве и Бирмы, где они проявляют солидарность с диктаторами, открыто бросая вызов мировому либеральному консенсусу. Возможно, все эти позиции просто отвечают материальным интересам: Китаю требуется суданская и иранская нефть, а Россия хочет получить сотни миллионов долларов от продажи оружия и ядерных реакторов.

Но на линию поведения России и Китая оказывает влияние и другой момент: их правительства защищаются от давления со стороны либерального Запада в стремлении сохранить абсолютистскую власть. Это нетрудно понять, обратившись к вопросу о санкциях. Как поясняет китайский посол в ООН, "у нас всегда были большие проблемы с санкциями, как в этом случае (Судан), так и в других случаях". Вероятно, это объясняется тем, что китайцы до сих пор продолжают ощущать последствия санкций, введенных либеральным миром 17 лет назад.

Китай хотел бы, чтобы международное сообщество не применяло санкции, такого же мнения придерживается и Россия. Ее оппозиция санкциям против Судана никак не связана с Суданом, отмечает Павел Баев. "Россия просто стремится максимально снизить вес этого инструмента в руках ООН", - считает он.

Китай и Россия негативно воспринимают попытки либерального Запада распространять на планете либеральную политику, прежде всего в регионах, входящих в сферу стратегических интересов этих стран. Понятно, почему их реакция на "цветные революции" на Украине, в Грузии и Киргизии была враждебной.

Западные либералы воспринимают политические восстания в этих странах как часть естественной эволюции человечества в направлении либерализма и демократии. Но русские и китайцы не видят ничего естественного в этих событиях и относятся к ним как к государственным переворотам, поддержанным Западом и организованным с целью внедрения Запада в стратегически важные зоны мира.

Они совершают ошибку? Либерализация Украины, поддержанная западными демократиями, не может оказаться прелюдией к вступлению этой страны в НАТО и Европейский союз или же, иными словами, способом распространения западной либеральной гегемонии? Как отмечает Тренин, "Кремль готовится дать "сражение за Украину" с максимальной серьезностью, он также прекрасно понимает, что с отдалением от власти Александра Лукашенко в Белоруссии "Минск может вступить на евро-атлантический путь, на который уже встала Украина".

Мир достаточно сложен, и он не дошел до этапа разделения надвое в результате борьбы между либерализмом и абсолютизмом. Россия и Китай не являются естественными союзниками, обе страны нуждаются в доступе к рынкам либерального Запада, обе страны имеют общие интересы с западными либеральными державами. У этих двух автократий имеются общие важные интересы - и в двусторонней сфере, и в сфере отношений с другими абсолютистскими режимами, находящимися в осаде в эпоху, когда либерализм распространяется по планете. Поэтому никого не должно удивлять, если в качестве реакции на сегодняшнюю ситуацию родится неформальный альянс деспотов, сформированный и максимально защищенный Москвой и Пекином.

Стоит задаться вопросом, какие контрмеры могут предпринять Европа и Соединенные Штаты. К сожалению, сегодня "Аль-Каида" может оказаться не единственной и не самой главной угрозой, которой должен противостоять либерализм.