Европа отринула ясность и увлеклась темным стилем

В два часа ночи с пятницы на субботу в баре в штаб-квартире ЕС в Брюсселе я разговорился с одним чиновником. Несколькими этажами выше лидеры 27 государств-членов Евросоюза все еще спорили о поправках в текст злосчастной конституции ЕС. "Если вы хотите понять, что они проделывают, - задумчиво проговорил мой приятель, - почитайте "Бледное пламя" Набокова".

Смекнув, что в столь поздний час мне вряд ли где-то подвернется экземпляр 15-го по счету романа великого русского писателя-эмигранта, я обратился к средству информации, которое всегда выручает в подобных случаях, - к поисковым машинам интернета. Короткая критическая статья, на которую я набрел, моментально заострила мое внимание на целом ряде поразительных параллелей между "Бледным пламенем" и проектом задач по пересмотру конституции.

"Бледное пламя", узнал я из статьи, это "ярчайший образец литературы изнеможения". Это явно подходило к моему случаю - ведь было уже четыре часа утра. Роман Владимира Набокова характеризовался как "лабиринт ослепительной изощренности". И это тоже кое о чем напоминало. Но самым уместным выглядело то обстоятельство, что в "Бледном пламени" примечания длиннее и важнее, чем сам текст. Книга начинается с поэмы, которая "постепенно поглощается комментариями".

Именно это, в большей или меньшей степени, и произошло на выходных в Брюсселе. В начале заседания лидеры стран ЕС располагали текстом конституции. За много часов они добавляли к нему бесконечные примечания, протоколы и "разъяснения", которые приобрели гораздо более важное значение, чем первоначальный текст.

В результате получилось нечто почти нечитабельное и едва постижимое. И это сделано совершенно сознательно. На саммите много чего произошло. Но, возможно, самым важным было то, что ЕС в конце концов отказался от установки на то, что его действия должны быть понятны простым жителям Европы.

Отказ от "прозрачности" замыкает круг и выводит ЕС туда, с чего он начал шесть лет назад, когда возникла идея составить конституцию. Тогда расхожей истиной считалась идея, что одна из главных проблем Евросоюза - в неясности его деятельности для граждан. Почему бы не упростить запутанную мешанину пересекающихся между собой договоров и непонятных терминов, сведя все в единый, написанный доступным языком документ?

То была ужасная ошибка. Оказалось, что когда европейцам рассказали, чем на самом деле занимается ЕС, они часто впадали в ужас. Новая, похвально прозрачная конституция была отвергнута подавляющим большинством на референдумах во Франции и Нидерландах в 2005 году.

Представьте себе, что производитель тушенки внезапно нашел нужным написать крупными буквами на банках: "Этот продукт содержит восстановленное из фарша коровье вымя". А потом удивлялся бы и обижался, что в результате спрос на его консервы упал.

На саммите Евросоюз решил опять поместить все эти сведения об отвратительных ингредиентах, из которых состоит эта организация, на самое незаметное место на этикетке и записать их самым мелким шрифтом - точнее, вынести их в примечания к конституции.

Обязательство способствовать "конкуренции в неискаженной форме", напугавшее французов своим экономическим либерализмом, было изъято из основного текста, но затем восстановлено в протоколе, приложенном к оному. Хартия основных прав, которая не понравилась британцам, тоже была изъята из договора и включена в протокол, а затем еще и отягощена пространным примечанием.

Возможно, ярче всего этот процесс виден на вопросе о "примате законодательства ЕС". Уже много лет на практике повелось, что европейское законодательство имеет примат над законами национальных государств. Когда шла работа над текстом конституции, решили, что для вящей прозрачности в документ следует включить первое четкое заявление о примате юридических норм ЕС.

Беда в том, что, хотя юристы и чиновники ЕС считают положение о примате законодательства всего лишь констатацией очевидного факта, многим рядовым жителям Европы все еще претит идея о том, что иностранцы вправе отменять решения их национальных парламентов. Согласно одному из социологических опросов в Великобритании, ее поддерживают только 10% населения.

Тогда лидеры ЕС решили обойти эту проблему, изъяв положение о примате общеевропейского законодательства из основного текста - и спрятав его в примечании. Примечание номер 1 к документу, одобренному в эти выходные, гласит: "Хотя статья о примате законодательства ЕС не будет воспроизведена в Договорах Европейского союза, Межправительственная конференция одобряет следующее заявление: собравшиеся напоминают, что в соответствии с прецедентными решениями Европейского суда Договоры и законы, принятые Союзом на основании Договоров, имеют примат над законами государств-членов". Вам это ясно? Надеюсь, что нет.

Перед нами частное проявление общей закономерности. Лидеры ЕС отредактировали конституцию с начала до конца, кропотливо заменяя все слишком ясные абзацы темными и малопонятными. Само слово "конституция" было вычеркнуто и заменено "договором о реформе ЕС". Слово "законодательство" отправилось в корзину - предпочтение отдано "нормативным актам, директивам и решениям". Старомодного министра иностранных дел ЕС теперь будут именовать "высоким представителем".

Отринута не только ясность языка. Намеренно усложнены все процедуры или решения, в которых было легко разобраться, - то есть способные в потенциале испортить настроение простым людям.

Взять хотя бы модель голосования, путем которого принимаются законы ЕС (а точнее, "директивы и решения"). Из-за нее саммит чуть не сорвался, так как отъем могущества у Польши в пользу Германии выглядел слишком откровенным. Поэтому лидеры изобрели целый ряд заковыристых сложностей. Новая модель голосования начнет действовать лишь с 2014 года - да и то в течение трех лет будет сосуществовать с альтернативной системой голосования. В любое время у поляков также будет право сослаться на Иоаннинский компромисс (лучше не спрашивайте).

Создав документ, кишащий подобными нелепостями, ЕС возвращается к своему истинному характеру. Как и большая часть романов Набокова, договоры ЕС никогда не были популярны у массового читателя, но, тем не менее, завоевали репутацию безнравственных и труднопонимаемых с легким оттенком извращенности. Чиновников ЕС это коробило, и конституция явила собой краткую, провальную попытку разложить все по полочкам.

Этот уикенд знаменовал окончание экспериментов ЕС с прозрачностью и доступностью. Как и Набоков, Евросоюз отныне снова станет привлекать интерес лишь у горстки специалистов, фанатов и извращенцев.