Сегодня вечером в 20.30 в Театре на Елисейских Полях выступает молодой российский пианист Николай Луганский. В программе - произведения Моцарта, Шопена и Чайковского.

Открытием последнего Фестиваля "Ля Рок д' Антерон" (La Roque-d'Antheron), Мекки международного фортепьянного искусства, стал русский пианист Николай Луганский. Вместе с Аркадием Володос (Arcadi Volodos), Элен Гримо (Helene Grimaud) и Лейф Ов Андснес (Leif Ove Andsnes), он вошел в десятку самых перспективных музыкантов своего поколения. Благодаря технике, глубине и четкости исполнения произведения Рахманинова, исполнявшиеся им на Радио Франс, обретают особое звучание. Некоторые даже видят в его игре особенности, которые были присущи игре Рихтера, Моисевича и Горовица. Но Луганскому удается сделать так, чтобы слушатели обращали внимание не на его мощное, виртуозное и элегантное исполнение, а на тонкое чувство динамики, звуковую гамму и на фантастический кантабиле в "Этюдах" Шопена. Речь идет о правильном прочтении цикла, в котором существует реальная взаимосвязь между пьесами. Произведение в исполнении Луганского воспринимается совершенно необычно.

- Кто были вашими кумирами?

- Я ощущаю гениальность и силу в произведениях Бетховена, Шопена, Рахманинова. Редко - в джазовых произведениях, за исключением Жобима. Еще реже в поп музыке, но это не относится к Уитни Хьюстон и Фредди Меркьюри. Эта музыка обращается к массам, а классическая - к одному человеку. Пианист переходит в его распоряжение, в каждой ноте он пытается соединить идеальный слух и правильное распределение энергетических импульсов.

- Ваш преподаватель Татьяна Николаева сказала перед смертью, что Вы - пианист завтрашнего дня.

- Мы вместе давали концерты камерной музыки. Она много играла Баха; я не сразу понял, что Бах очень гуманный, а не только интеллигентный, терпеливый. Романтичный, если хотите. Теперь когда я исполняю Баха, то не могу включить в эту же программу произведения других композиторов. Он завершает целую эпоху. Между ним и Гайдном такая же огромная дистанция, как между Гайдном и Шуманом.

- "Бах не только интеллигентный": это намек на Гленна Гульда?

- Я нахожу его интересным, но не трогательным. Он видит Баха всегда одинаковым. Оставаясь одной из самых цельных личностей в истории, он олицетворяет для такого русского как я образ западного интеллектуала. Я предпочитаю слушать компакт-диски Рахманинова, самого великого пианиста столетия. Я люблю эту эпоху виртуозности, например, Моисевича или Бузони. Помимо этого таланта, Рахманинов был гением композиции. Каждая нота его произведений была насыщена духовностью и поэтикой. Потом я научился любить Микеланджели, Раду Лупу и Нельсона Фрейра (Michelangeli, Radu Lupu, Nelson Freire). Но существует гораздо меньше слов, чем возможных комбинаций звуков, позволяющих понять музыку.

- Некоторые сравнивают вас с Кортотом, еще никому не удалось с 1933 года лучше исполнить произведения Шопена?

- Невозможно играть так же, как Кортот. Другое время, другие инструменты, другие условия записи. Тем не менее, я ощущаю себя консерватором. Некоторые произведения, например, Моцарта или Шопена, не требуют объяснений. Они обращаются непосредственно к Вам, несмотря на то, что они известны миллионам людей. Вот почему, во время их исполнения, нельзя допускать ни малейших технических неточностей.

- С какими дирижерами вы любите давать концерты?

- С Плетневым, поскольку он сам пианист, и знает все произведения, которые я играю. Мне нужно, чтобы дирижеры были партнерами. Мне нравилась грациозность Нагано. Я обожаю Карлоса Клебера и Светланова, но они слишком значительные фигуры.