После падения коммунистических режимов и взлета глобализации в 1990-е годы Запад решил, что демократия победила. Но он глубоко заблуждался, отмечает неоконсерватор, советник Джона Маккейна по вопросам внешней политики. Он предостерегает, что поборники свободы теряют свои позиции в ситуации, когда российская и китайская автократии вновь утверждаются в качестве мировых держав

В последние годы, когда набирают силу великие автократии - Россия и Китай, а радикальные исламисты ведут свою борьбу, либеральный мир разобщен, он отвлекается на другие проблемы, как глубокие, так и мелкие. Великие демократические страны ссорятся и спорят за нравственное превосходство, ведут дебаты о тонких нюансах международного права, дискутируют о сравнительных достоинствах жесткой и мягкой власти, а также бесконечно высказываются о нравственных и этических прегрешениях друг друга.

Эти аргументы были позволительной роскошью в эпоху воображаемой международной гармонии, но не в смутное время, которое в реальности наступило в мире. "Конец истории" отменен, и народы либерального мира должны сделать выбор - либо предопределять историю самим, либо позволить, чтобы другие предопределяли их историю за них.

Оптимизм начала 1990-х можно было понять. Широко считалось, что в глобализированной экономике государства не имеют другого выхода, кроме как провести либерализацию: вначале экономическую, а затем и политическую, если только они желают конкурировать с другими и выжить. Их граждане, устремившись к благополучию и уюту, отринут свои атавистические страсти, борьбу за честь и славу, межплеменную ненависть, - все, что на протяжении истории человечества толкало к вооруженным конфликтам. В битве идей либерализм одержал верх. Согласно знаменитому высказыванию Фрэнсиса Фукуямы: "В конце истории у либеральной демократии не осталось серьезных идеологических конкурентов".

Однако мир наблюдал не метаморфозу, а лишь затишье посреди бесконечной конкуренции государств и народов. Национализм, далеко не ослабленный глобализацией, теперь вернулся с новой силой. Более того, рост национального богатства и автократия все-таки оказались совместимыми. Автократы учатся и приспосабливаются. Автократии России и Китая нашли способ дозволять открытую экономическую деятельность, подавляя деятельность политическую. Они увидели, что люди, которые обогащаются, не суют нос в политику, особенно если знают, что нос им за это отрубят.

Большинство жителей России, по-видимому, довольно автократическим режимом. В отличие от хаотической демократии 1990-х нынешнее правительство хотя бы обеспечило рост уровня жизни. Усилия президента Путина по выходу из унизительных соглашений, заключенных после холодной войны, и возрождению величия России пользуются популярностью. Его политические советники полагают, что отмщение за кончину СССР сохранит власть нынешней администрации.

Китайцы тоже взяли на вооружение советский опыт. Пока после событий на площади Тяньаньмэнь либеральный мир ждал, что Китай возобновит неотвратимое движение к либерально-демократическому современному обществу, руководство компартии занялось укреплением своего господства в стране. Те, кто внимательно наблюдает за политическим строем в Китае, видят, что китайское руководство проявляет адекватное сочетание компетентности и беспощадности, решая проблемы по мере их возникновения, а население готово мириться с автократическим режимом до тех пор, пока продолжается экономический рост.

В отдаленной перспективе растущее благополучие вполне может породить политический либерализм, но как далека эта "отдаленная перспектива"? Возможно, до нее слишком долго, чтобы это имело хоть какое-то стратегическое или геополитическое значение. Напомню старый анекдот: "Германия вступила на путь модернизации экономики в конце XIX века и через шесть десятков лет сделалась полноценной демократической страной". Вся беда в том, что произошло с ней по дороге.

Итак, мир ждет перемен, но тем временем две из крупнейших стран мира, Россия и Китай, совокупное население которых превышает 1,5 млрд человек, а их вооруженные силы занимают, соответственно, второе и третье место по величине в мире, находятся под властью правительств, которые твердо привержены автократии и, возможно, смогут удержаться у руля в прогнозируемом будущем.

Это окажет сильное влияние на международное сообщество. Мир не стоит на грани идеологической борьбы того рода, которая задавала тон в холодной войне. Но новая эра будет временем не "всеобщих ценностей", но нарастающей напряженности, а иногда и конфронтации между силами либеральной демократии и силами автократии.

В течение последнего десятилетия считалось, что лидеры Китая и Россия, перестав верить в коммунизм, вообще перестали верить во что бы то ни было. Они сделались прагматиками, лишенными идеологии или убеждений, и просто преследовали свои собственные интересы, а также интересы своих государств. Но в действительности у правителей Китая и России, как и у авторитарных правителей прошлого, есть комплекс убеждений, которыми они руководствуются в своей внутренней и внешней политике.

Они верят в положительные черты сильного центрального правительства и презирают слабости демократического строя. Они уверены, что крупные, склонные к внутренней раздробленности государства нуждаются в порядке и стабильности для того, чтобы достичь благополучия. Они верят, что колебания и хаос демократии приведут к обнищанию и распаду их государств (а в случае России уже привели). Они верят, что сильная власть внутри страны необходима для того, чтобы их страны имели силу и внушали уважение на мировой арене и были способны гарантировать и отстаивать свои интересы.

Таким образом, лидеры Китая и России - это не просто автократы. Они по-настоящему верят в идеи автократии. Наводя порядок, обеспечивая экономические успехи, удерживая свои государства от распада и стимулируя их влиятельность, солидность и мощь в мире, они полагают, что служат своим народам. На данный момент, кстати, не особо заметно, чтобы большинство людей, которыми они правят в Китае или России, придерживалось на сей счет иного мнения.

Однако, несмотря на все свое растущее богатство и влияние, автократии XXI века являются в мире меньшинством. Пейзаж после холодной войны выглядит при взгляде из автократических Пекина и Москвы совсем иначе, чем из демократического Вашингтона, Лондона, Парижа, Берлина или Брюсселя.

В 1990-е годы либеральный мир во главе с США сверг авторитарные правительства в Панаме и на Гаити, а также дважды вел войну против Сербии, где у власти стоял Слободан Милошевич. Международные неправительственные организации, щедро финансируемые западными правительствами, обучали членов оппозиционных партий и поддерживали реформы законов о выборах в Центральной и Восточной Европе, а также в Центральной Азии. В 2000 году оппозиционные силы, финансируемые международным сообществом, а также международные наблюдатели за выборами наконец-то отстранили Милошевича. Не прошло и года, как его отправили в Гаагу, и через пять лет он умер в тюрьме.

В 2003-2005 годах западные демократические государства и неправительственные организации оказывали прозападным и продемократическим партиям финансовую помощь и организационную поддержку, которая позволила последним свергнуть других автократов в Грузии, Киргизии, Украине и Ливане.

Европейцы и американцы считали эти революции естественной фазой предначертанной политической эволюции человечества - движения к либеральной демократии. Лидеры Пекина и Москвы глядели на них с геополитической точки зрения - как на инспирированные ЦРУ и осуществленные на западные деньги государственные перевороты, укрепляющие гегемонию Америки и ее европейских союзников.

Восстания на Украине и в Грузии еще более испортили отношения между Россией и Западом и стимулировали в Кремле убежденность, что необходимо окончательно развернуть внешнеполитический курс в противоположном направлении.

Путин испугался, что примеру Украины и Грузии последуют в России. К 2006 году эти события убедили его поставить под контроль, ограничить и в некоторых случаях прекратить деятельность международных НПО. Его тревоги могут казаться абсурдными или неискренними, но они не беспочвенны. В эпоху после окончания холодной войны победоносный либерализм стремится расширить свой триумф, возводя в принцип международных отношений право "международного сообщества" вмешиваться в дела суверенных государств, которые попирают права своих граждан.

Международные НПО вмешиваются во внутреннюю политику; международные организации наподобие Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ) занимаются мониторингом выборов и выносят им свои оценки; специалисты по международному праву говорят о том, что в него нужно внести изменения, дабы учитывались такие новаторские концепции, как "обязанность защищать" или "добровольный отказ от суверенитета". Теоретически эти нововведения распространяются на все страны. На практике они в основном дают либеральным странам право вмешиваться в дела нелиберальных.

Это обстоятельство повлекло за собой один из сильнейших расколов в системе международных отношений. На протяжении трех столетий международное право, жестко противодействующее вмешательству во внутренние дела государств, обычно защищало автократии. Теперь либеральный мир находится в процессе упразднения этих мер защиты, а автократы торопятся отстоять принцип суверенной неприкосновенности.

Война 1999 года в Косово была для России и Китая более настораживающим поворотным моментом, чем война в Ираке 2003 года. Россия и Китай выступали против вмешательства НАТО, причем не только потому, что американский самолет сбросил бомбу на китайское посольство, а натиску НАТО подвергались сербы - "дальние родственники" русских в семье славянских народов.

Когда в Совете Безопасности ООН Россия пригрозила заблокировать военные действия, НАТО просто стало действовать в обход ООН и санкционировало действия по собственной инициативе, тем самым отняв у России один из ее немногих инструментов международного влияния. Спустя годы Путин продолжал настаивать, чтобы западные государства оставили в прошлом это презрение к международному праву и не пытались подменить ООН НАТО или Евросоюзом.

В юридическом смысле позиция России и Китая была неоспорима. В то время столь авторитетный человек, как Генри Киссинджер, предостерегал, что "резкий отказ от концепции государственного суверенитета" рискует создать мир, где не будет никаких понятий международной юридической системы. Соединенные Штаты, разумеется, не обратили на эти слова особого внимания - они десятки раз на протяжении своей истории вмешивались в дела суверенных государств и свергали их правительства. Но даже Европа "постновейшего времени" отринула нюансы закона в интересах того, что полагала высшими нравственными ценностями.

Либеральным демократиям никак не удается ловко уйти от конфликта между либеральной моралью и международным правом. Как вопрошали официальные лица Китая в период событий на площади Тяньаньмэнь и продолжают вопрошать доселе: "Какое право имеет правительство США на то, чтобы вопиющим образом вмешиваться во внутренние дела Китая?"

И верно, какое право? Это право опирается лишь на кредо либерала - убежденность в том, что все люди сотворены равными и имеют определенные неотъемлемые права, которые не должны урезаться правительствами, а правительства обладают властью и законным статусом лишь с соизволения тех, кем они управляют, и обязаны защищать права своих граждан на жизнь, свободу и частную собственность.

Для тех, кто разделяет эти либеральные убеждения, внешняя политика и даже войны в защиту этих принципов - например, в Косово - могут быть справедливыми, даже если укоренившееся международное право признает их незаконными. Но для китайцев, россиян и прочих, кто не разделяет это мировоззрение, Соединенные Штаты и их союзники сумели навязать свои взгляды другим не потому, что они правы, а потому, что они для этого достаточно могущественны. Для человека, который не исповедует либеральных убеждений, международный либеральный порядок - это не прогресс, а, наоборот, иго.

Налицо не просто диспут о теории и нюансах международного права. Проблема касается основополагающей легитимности правительств, которая для автократов может быть делом жизни и смерти. Правители Китая не забывают, что если бы после событий на площади Тяньаньмэнь либеральный демократический мир поступил бы по своей воле, они теперь оказались бы отстранены от власти и возможно, сидели бы в тюрьме, да и то в лучшем случае.

Американские и европейские политики постоянно выражают желание, чтобы Россия и Китай интегрировались в международный либеральный порядок, но не стоит удивляться, что российские и китайские лидеры проявляют настороженность. Могут ли автократы стать частью международного либерального порядка, не поддавшись силам либерализма?

Опасаясь ответа на этот вопрос, автократии, что вполне объяснимо, оказывают отпор, причем небезуспешно. Вместо того, чтобы смириться с новыми принципами ограниченного суверенитета и слабой международной защиты автократий, Россия и Китай пытаются пропагандировать мировой порядок, который высоко ценил бы государственный суверенитет и мог бы ограждать автократические правительства от зарубежного вмешательства.

Россия и Китай нуждаются в том, чтобы сделать мир безопаснее для автократий. Как и следовало ожидать, им это удается. Возможно, они больше не занимаются активным экспортом идеологии, но они могут предложить (и предлагают) автократам убежище на тот случай, если либеральные демократии переходят к враждебности. Китай оказывает неограниченную помощь диктатурам в Африке и Азии, подрывая усилия "международного сообщества" по стимулированию реформ - на практике часто означающие смену существующего строя - в таких странах, как Бирма и Зимбабве. Российская модель "суверенной демократии" популярна среди автократов Центральной Азии.

Собственно, имеет место общемировое состязание. Министр иностранных дел России сказал, что впервые за много лет на рынке идей сложились условия для реальной конкуренции между различными системами ценностей и моделями развития. С российской точки зрения, тот факт, что Запад, как выражаются сами россияне, теряет свою монополию на процесс глобализации, - это хорошая новость.

Это состязание нельзя всецело уподоблять холодной войне в уменьшенном масштабе. Но следует представить себе, как выглядел бы мир, как выглядела бы Европа, если бы демократические движения на Украине и в Грузии потерпели неудачу или были бы насильственно подавлены и оба государства стали бы автократиями, тесно связанными с Москвой. Следует представить себе, каковы будут последствия для Восточной Азии, если Китай силовыми методами уничтожит демократический строй на Тайване и поставит на его место автократию, которая относится к нему более дружественно.

Возможно, до войны не дойдет, но общемировая конкуренция между либеральными и автократическими правительствами в ближайшие годы наверняка обострится. Определять грядущий мировой порядок будут те, у кого для этого есть сила и коллективная воля. Вопрос в том, смогут ли либеральные демократии мира вновь дать достойный отпор этому вызову.

Это отрывок из книги Роберта Кагана "Возвращение истории и конец мечтаний", которая выходит в свет в издательстве Atlantic Books в этот четверг

Также по теме:

Два воина из прошлого (Les Echos)

Факел демократии тускнеет (The Times)