Мне давно хотелось встретиться с ним. Не потому, что я думал, что он скажет мне нечто такое, чего не говорил другим, но мне хотелось встретиться с человеком, изменившим мою жизнь и жизнь моего поколения в России - Михаилом Горбачевым. Я продукт горбачевской перестройки. Без его реформ я не учился бы в Англии, не работал бы в "капиталистической" газете Financial Times.

Мы встретились в построенном на доходы от рекламы Pizza Hut роскошном здании "Фонда Горбачева", спонсируемого Тедом Тернером. Горбачев только что вернулся из деловой поездки в Испанию. В черной рубашке и костюме он выглядит усталым и немолодым.

Мало кто в России испытывает благодарность к человеку, которого обвиняют в гибели страны. "Люди среднего возраста, те, кому сегодня 50, пережили переход к тому, что становится видно только теперь. Перестройка принесла выгоды поколению моих внуков, тем, кому сегодня 20-30 лет. Они увереннее, свободнее, они знают, что должны полагаться на себя. У них другая ментальность".

Ментальность Горбачева сформировалась в 1950-60-е годы под влиянием русской литературы и театра. Студентом он часто бывал во МХАТе, а в апреле 1986 года, уже будучи генеральным секретарем КПСС, вновь пошел смотреть чеховского "Дядю Ваню", пьесу о растраченной энергии русской интеллигенции. "Когда я смотрел "Дядю Ваню", я понял, что мы, все общество, тяжело больны и нуждаемся в срочной хирургической операции", - скажет он впоследствии.

Операция привела к открытости страны, падению Берлинской стены, гибели СССР. Он считает своим величайшим достижением то, что это произошло без кровопролития. "Мы провели необратимые реформы, но еще важнее то, что нам удалось избежать гражданской войны. Переход был бескровным. И сегодня многие удивляются, как это удалось в такой огромной и сложной стране".

Это оказалось возможным лишь благодаря осторожности Горбачева: реформированию, а не запрещению КПСС, модернизации, а не реконструкции экономики. "Мы слишком поздно взялись за реформирование КПСС, которая превратилась из двигателя перестройки в ее тормоз". В августе 1991 года группа сторонников жесткой партийной линии во главе с шефом КГБ Владимиром Крючковым посадила Горбачева под домашний арест и объявила чрезвычайное положение.

Каждый россиянин помнит, где он был в этот день. Я был на стройплощадке в Уокинге, пригороде Лондона. Строитель Найджел, шотландец двухметрового роста, сообщил мне новость: "Я слышал, у вас в стране переворот. Это, блин, хорошо или плохо?" В какой-то момент я не был уверен, что смогу вернуться.

Горбачев вспоминает совещание в своем кабинете незадолго до ареста. "Ельцин, президент Казахстана Назарбаев и я решили, что подпишем указ о реформе партии и Советского Союза. Мы говорили о тех, кто не может справиться с новой реальностью и должен уйти. Мы называли имена, в том числе имена главы КГБ и министра обороны. Но КГБ подслушал наш разговор. Лидеры путча заявили стране, что пытаются спасти ее от гибели. На самом деле, они пытались спасти свои кормушки".

После завершения вынужденной изоляции Горбачев увидел, что страна стала другой. СССР больше не было. Он никогда не думал о дезинтеграции. "Ни одна из республик не поднимала вопрос об отделении. Но мы не провели реформу своевременно. Наши сегодняшние проблемы на 50-60% являются результатом распада, которого можно было избежать".

Эти чувства нередко озвучивает Владимир Путин, называющий распад "величайшей трагедией". Горбачев осторожен в оценках путинского режима. "С одной стороны, стало лучше, особенно по сравнению с годами правления Ельцина. Путин провел налоговую реформу, кое-что сделал для бизнеса. С другой стороны, возникают вопросы о свободе слова и демократии".

Я спросил, что разочаровывает его в сегодняшней России. "Цинизм, это самая опасная болезнь. В нем погрязли наши политики, наша молодежь. Да, молодежь увереннее и свободнее, чем мы. Но в прошлом было больше порядочности и совестливости. Без них любые экономические и политические реформы мало что значат".

Уходя, я понял, каким неуместным кажется Горбачев в сегодняшней России, не потому, что его идеи устарели, а потому, что его порядочность и совестливость стали почти уникальными в российской политике.