Накануне неудачного вторжения Бориса Ельцина в Чечню двух российских генералов отправили в библиотеку узнать все, что возможно, о прежних конфликтах на Кавказе. Они пробыли там недолго, ограничившись дореволюционной энциклопедией.

Если бы они копнули глубже, они поняли бы, почему чеченцы - один из самых несчастных народов на Земле - так отчаянно цепляются за свою историю и вдохновляются примером своих предков. Они могли бы прочесть о шейхе Мансуре, в XVIII веке возглавившем борьбу чеченцев против Екатерины Великой, портрет которого висел на стене кабинета чеченского президента Джохара Дудаева в 1990-е годы. Они могли бы прочесть о человеке, которому стремится подражать Шамиль Басаев, организатор захвата больницы в Буденновске в 1995 году, театра в Москве в 2002-м и, как полагают, школы в Беслане в прошлом году.

Возможно, Басаев - самый психически неустойчивый среди "борцов за свободу", пренебрегающий жизнями простых чеченцев, но его имя и происхождение говорят о многом. Он происходит из древнего рода воинов - один из его предков участвовал в отражении атаки Тамерлана около 1400 года - а его родное село, Ведено, было цитаделью командира, который в середине XIX века сдерживал натиск российской империи на протяжении 20 унизительных лет. Это был имам Шамиль, имя которого с гордостью носит Басаев. Поскольку поклонниками Шамиля в викторианскую эпоху были читатели газет, хроникой его подвигов является книга "Завоевание Россией Кавказа", написанная английским журналистов Джоном Бадделеем 100 лет назад.

"Когда штатский человек берется за военные вопросы, - пишет он в предисловии, - требуется объяснение". Он рассказывает, что годы жизни среди кавказских племен породили в нем привязанность к их кровавому прошлому, пишет, что российские хроники не рассказывают объективную историю. Его 660 страниц представляют собой книгу, где политические и антропологические знания сочетаются с живой и романтичной прозой и дотошностью судебного эксперта.

Бадделей описывает чеченские аулы, одноэтажные домики с плоскими крышами, построенные из обожженной на солнце глины и дерева. Возле каждого дома был сад, а на общественных полях выращивали овес или ячмень. В случае опасности женщины и дети собирали свои пожитки и уходили в леса. Мужчины и женщины были бойцами. Кровная месть была семейным долгом и часто длилась веками.

Аннексировав Грузию в 1800 году, Россия должна была ликвидировать внутреннюю угрозу со стороны гор. За эту операцию отвечал генерал Алексей Ермолов, который так формулировал свою стратегию: "Я хочу, чтобы ужас, который наводит мое имя, охранял наши границы надежнее, чем крепости, чтобы мое слово было для местного населения законом, непреложным, как смерть. Одна казнь может спасти сотни русских от уничтожения и тысячи мусульман от измены".

Бадделей, поровну распределяющий свои симпатии, восхищается тщательностью, с которой Ермолов возводил форт Грозный, несмотря на ночные вылазки чеченских смельчаков. Но ему кажется странным то, что русские авторы "пока" не связывают репрессии Ермолова, жестокость которых шокировала даже царя, с начавшейся партизанской войной. Пока? Бадделей писал это в 1908 году. Он удивился бы, узнав, что урок не усвоен и век спустя.

Традиционное чеченское общество строилось на демократическом равенстве, но радикальный ислам, вызванный к жизни Ермоловым, выдвинул командира - имама Шамиля. Болезненный сын пьющего отца превратился в атлета и наездника, а первым, что он сделал, придя к власти, было введение строгого шариатского закона. Бадделей сравнивает его партизанскую тактику с тактикой буров, свежей в памяти его читателей, и описывает, как он консолидировал власть в своих руках.

Чеченское село, попавшее под перекрестный огонь, отправило к Шамилю посыльных просить либо его защиты, либо разрешения заключить мир с российским правительством. Они уговорили его престарелую мать быть их посредником. Шамиль в гневе на три дня удалился в мечеть, а выйдя оттуда, со слезами объявил, что, по воле Аллаха, тот, кто передал ему эту просьбу, должен получить 100 ударов плетью. "Ужас и восхищение охватили толпу", после первых пяти ударов старая женщина потеряла сознание, а Шамиль сорвал свое красное одеяние, вручил палачам еще более жесткие плети и с радостью принял остальные 95 ударов. Он не казнил посыльных, а отправил их обратно и велел рассказать, что они видели.

Шамиля в конце концов схватили, но ему разрешили провести остаток дней в мусульманском городе Медина. Бадделей пишет в своей книге о "слухах", что Толстой пишет роман о Шамиле и его друзьях. Последнее литературное произведение Толстого, "Хаджи-Мурат", появилось четыре года спустя.

Со времен службы на Кавказе в качестве молодого офицера Толстого восхищала доблесть чеченцев и поражало столкновение двух цивилизаций. Эта тема первоначально возникла в повести "Казаки", где есть очень важный эпизод. Казаки, к которым прикомандирован русский герой повести, относятся к охоте за чеченцами как к игре, но, когда одного из них, переплывающего на казачью территорию, убивают, казаки восхищаются красотой его тела.

Но лишь в "Хаджи-Мурате" полемическое воображение Толстого разворачивается в полную силу. Хаджи-Мурат был полевым командиром, оказавшимся между двумя деспотами и в конце концов уничтоженным ими. Толстой писал, что его зачаровывала параллель между Шамилем и Николаем I, которые олицетворяли для него два полюса абсолютизма - азиатский и европейский. Он безжалостен к царю, которого изображает глупым, эгоистичным и распутным. Он показывает российскую армию готовой вывернуть правду наизнанку, если факты таковы, что их нельзя предать гласности. Солдаты, попавшие в чеченскую засаду и погибшие, превращаются в героев, павших в ходе успешного наступления. Точно так же российские оккупанты переписывают сегодня новости из Чечни.

Сердце Толстого принадлежит простым чеченцам, его описание их страданий кажется предвестием сегодняшнего рассказа о Чечне Анны Политковской. Он знакомит нас с чеченцами, позволяет почувствовать мирную атмосферу чеченского села, а потом показывает, что творят русские огнем, штыком и ружьем.

Читал ли Владимир Путин "Хаджи-Мурата", когда учился в школе? Еще не поздно. Он, конечно, не читал Бадделея, а следовало бы.

Между тем Валерий Тишков, один из ведущих российских этнографов, дает повод задуматься и Путину, и его ненавистникам. В книге "Чечня. Жизнь в обществе, измученном войной", он утверждает, что событием, сформировавшим политическое сознание чеченцев, была сталинская депортация 1944 года. С точки зрения Тишкова, оправдание насилия прежними репрессиями является злоупотреблением историей. Но он добавляет, что поиски утраченного идеала, которого никогда не было, остаются движущей силой интеллектуальных дебатов в Чечне.